Джессика Спотсвуд - Проклятая звезда

— Для его же собственной безопасности, — мягко говорит Зара. — Для его и для вашей. Он был на все готов ради Анны. Когда я попала под подозрение, она беспокоилась, что станет следующей, и что, если ее арестуют, Брендан бросится на помощь и совершит что-нибудь непоправимое. Тогда вы лишились бы обоих родителей.

— В каком-то смысле именно это и произошло, — ворчу я.

Отец вечно уезжал по делам бизнеса, но, даже когда он бывал дома, его присутствие не слишком-то ощущалось.

— Нет. Если бы вы осиротели, Сестры забрали бы вас, не дожидаясь, когда пробудится ваша магия. Из-за пророчества они стали бы растить вас поврозь, а ваша мама этого не хотела. Она хотела, чтоб у вас было нормальное детство, чтоб вы были вместе, независимо от того, какая участь вам уготована.

Участь. В этом слове слышится нечто грандиозное, оно словно сулит какой-то жуткий, роковой жребий. Одна из нас не доживет до начала нового века. Одна из нас убьет другую.

— Потом она сожалела о том, что не позволила Брендану знать правду о вас. И о ней самой. После того как она однажды стерла его память, ей приходилось делать это снова и снова. Она боялась того, что может произойти с вашим отцом, если он вдруг поймет, что к чему.

О, господи! Я жила с чувством обиды на отца с тех самых пор, как стала ведьмой. Я не видела в нем человека, способного любить и защищать нас, он был для меня тем, кого нужно дурачить и кем можно пренебрегать. Я так привыкла считать его слабаком, что мне трудно было принять это новое знание.

— Я знала! — кричит Тэсс, скаля жемчужные зубки. — Господь знает, у него есть недостатки, я унаследовала большинство из них. Но я никогда не могла понять маминых мотивов.

Тэсс было всего девять, когда умерла мама, а деловые поездки отца начали становиться все длиннее и длиннее. Когда он уезжал, Тэсс хандрила и волновалась, как бы с ним чего не случилось. Она опасалась, что карета может перевернуться, или что на отца нападут разбойники, или что он сляжет с инфлюэнцей, и некому будет за ним ухаживать. Она всегда зависела от него гораздо больше, чем Маура или я. Ей хотелось от него зависеть.

Я тупо смотрю на истертые деревянные половицы. Даже мысли на эту тему я воспринимаю как предательство, а уж говорить об этом мне не хочется совсем. Но придется. Ради Тэсс.

— Я любила маму, но я считаю, что тут она была не права.

Тэсс кивает.

— Отец сказал, что приедет в Нью-Лондон, чтоб отпраздновать с нами Рождество. Я хочу рассказать ему правду. Я на этом настаиваю.

Я смотрю на Тэсс. Она изготовилась спорить, об этом говорит ее поза: острый подбородок вздернут кверху, кулаки сжаты, руки упираются в бока. Она не из тех, кто часто на чем-то настаивает, ей больше по нраву мирная тишь библиотек и возможность спокойно читать книги. Я встаю.

— Ладно.

— Он достоин того, чтоб знать о нас правду. Мы тоже достойны того, чтоб он знал правду, и… погоди. Ты что, согласна со мной? — Она обнимает меня, угодив макушкой точнехонько мне в подбородок. — Правда? Ты не будешь со мной из-за этого ссориться?

Я отстраняюсь, массируя челюсть.

— Правда-правда. Я даже помогу тебе обо всем ему рассказать.

— Спасибо тебе! Ты самая лучшая сестра на свете! — Тэсс отодвигается и с сомнением спрашивает: — Как ты думаешь, ему будет очень неприятно, что мы так долго таились от него?

Мне нравится, что Тэсс ни на миг не усомнилась в отце. Она полностью уверена, что он сможет принять ведьминскую сущность всех трех своих дочерей, и беспокоится лишь о его чувствах, ни на секунду не задумавшись о своих.

Я убираю обратно в прическу выбившуюся прядь волос:

— Не знаю. Надеюсь, он сможет понять, что мы просто поступали так, как хотела Мама. Мне только странно, почему она не открыла ему правду, когда поняла, что умирает.

Истина заключается в том, что у мамы было множество тайн. Если бы Зара не написала мне, то, может быть, я никогда не начала бы искать мамин дневник. Мы могли бы ничего не узнать о пророчестве и стать пешками в игре Сестричества.

— Она поступала неправильно, но сделала это, заботясь о нашей безопасности. Она считала, что так для нас будет лучше, только это и имеет значение. Она не была идеальна, но она любила нас, Кейт.

— Она делала, что могла, — признаю я.

Я тоже делаю, что могу. Я обещала маме, что позабочусь о Мауре и Тэсс. Возможно, они уже не дети, но это не значит, что я больше не хочу, чтобы они были целы, невредимы и счастливы.

— Тэсс, ты сделаешь мне одно одолжение? Можешь побыть тут с Зарой, пока я займусь кое-какими делами?

Все это время Зара тихо, задумчиво глядела в окно. Сейчас она приходит в себя, снова дотрагивается до своего медальона и спрашивает:

— Куда ты собралась?

— Тэсс — не единственная пророчица, которую мы знаем. Я хочу повидаться с еще одной и узнать, не поведает ли она чего-нибудь полезного.

Мое сердце выбивает барабанную дробь, когда я пробираюсь в южное крыло третьего этажа, где, согласно чертежам Пола, находится изолятор — самое недоступное помещение. Прямо перед дверью на табуретке расположилась сиделка, плотная женщина с седыми кудрями и двойным подбородком. Она читает Писание при свете свечи.

— Куда вы, сестра? — спрашивает она. — Тут никому нельзя находиться.

Собрав свою магию, я устремляю ее к синим теням под глазами сиделки, к ее ссутуленным плечам.

«Спи, — внушаю я, — ты совсем обессилела. Забудь, что видела меня».

В тот же миг она, прислонив открытую книгу к своей монументальной груди, утыкается головой в оштукатуренную стену, и по пустому коридору разносится негромкий храп.

Я понимаю, что не слишком расстроена тем, что пустила в ход ментальную магию. После рассказанного Зарой моя совесть стала куда как спокойнее. Когда приходит время действовать, все мы делаем то, что считаем правильным, и остается лишь надеяться, что те, кого мы любим, не станут судить нас слишком строго.

Я беру у сиделки свечу и иду с ней по коридору, кафельный пол скрипит под моими ногами. Вся богадельня выглядит мрачно и тоскливо, но эта ее часть пребывает прямо-таки в запустении. Тут нет ни одного окна и всего две газовые лампы, по одной в каждом конце коридора. Потолок протекает, и в центре коридора стоят, собирая капающую сверху воду, два ведра.

За дверью одной из комнат слышится какая-то возня, и я приникаю к узкому смотровому окошку. В темноте взад-вперед ходит девушка, ее белая блуза резко выделяется в темноте. Заметив свет моей свечи, она бросается к двери, и я узнаю дикие повадки и белокурые волосы той, что на прошлой неделе отказывалась пить свой чай в палате для неконтактных пациенток. Она шипит и скребет дверь, как кошка. Звук кажется странно приглушенным, и меня это удивляет, пока я не замечаю, что стены и дверь комнаты обтянуты какой-то тканью. Девушка начинает выть, и я поспешно отступаю.