Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном

Капитан взглянул на упомянутую сумму:

— Он станет богатым человеком.

— Мы все будем богатыми людьми.

Его деятельность отнюдь не ограничивалась тканями и экзотическими красителями. На морском берегу близ Уитби он наблюдал за тем, как молодые парни спускаются на веревках с отвесных сланцевых скал к выходам темной породы и, опасно балансируя над волнами, с помощью молотка и зубила добывают гагат — черный янтарь. Оттуда он направился в город, где пообщался с резчиками, выбрал самых лучших (при этом обязав их принять на работу учеников и помощников) и разместил крупные заказы на траурные кольца, броши, кулоны, ожерелья, серьги и другие украшения. Гагатовые бусины он заказывал тысячами: круглые и граненые, резные и полированные, всевозможных размеров и форм, предназначенные для платьев, шляпок, манжет и сумочек, на которых они будут вспыхивать темными искрами в лучах солнца. Беспросветная чернота необходима лишь для первой стадии траура, ну а после того — почему бы черному и не засверкать?

За прошедшие недели и месяцы Беллмен открыл для себя множество профессий, так или иначе связанных с траурным бизнесом, — от шляпных ателье и мастерских кожаных изделий до фабрик по производству зонтов. С лондонскими переплетчиками он согласовал цены на тетради в переплетах из кожи или ткани черных и серых тонов, дабы скорбящим было где сохранить для потомков описания последних дней, благочестивые изречения и пророческие видения покойных. Он поднялся по крутой лестнице в жаркое сухое помещение, где ему показали писчую бумагу разных форматов, качества и толщины — и все листы с черным кантом. Он сделал самый крупный заказ в истории этой фирмы, чтобы бесчисленные вдовы и сироты (пока еще не ставшие таковыми) могли надлежащим образом оповестить всех родных и знакомых о смерти членов семьи (пока еще не почивших). В масляно-чернильном чаду типографии он измазал руки, обследуя печатный станок и донимая работников вопросами насчет производительности и технического обслуживания. Главное, что он хотел знать, — возможно ли в течение четырех часов напечатать нужное количество уведомлений и доставить их адресатам в пределах Лондона? Получив утвердительный ответ, он заказал на заводе печатный станок.

— Только через семь месяцев? Это слишком долго.

Он подкупил заводчика и был передвинут в начало очереди.

И разумеется, гробы. Пальцы Беллмена пытливо скользили по гладкому дереву в дюжине разных столярных мастерских. «Сколько у вас припасено дубовых досок? А как насчет вяза? А красное дерево? Где вы сушите доски? И как долго?» На складах он проверял заготовленную древесину на предмет сучковатости и коробления. Выявив наилучших поставщиков в пределах ста миль от Лондона, он заключил с ними контракты.

— Я плачу самую высокую цену, но вы обязуетесь не продавать свой товар никому другому. Никому, запомните.

После этого Беллмен занялся составлением каталога товаров. Он объявил конкурс среди студентов художественных академий на лучшие эскизы надгробных памятников, и вскоре многие явились в его офис со своими работами. Там были срезанные античные колонны, классические скульптуры с обнаженными торсами и отсутствующими конечностями, малые архитектурные формы на любой вкус. Беллмена прежде всего интересовало умение авторов точно и доходчиво передать зрителю максимум информации, располагая минимумом пространства. Следующим критерием была способность быстро и надежно выполнять заказы.

Он отобрал троицу таких студентов, и те, работая в основном по вечерам и выходным дням, создали более двух сотен различных орнаментов для гробов и погребальных аксессуаров. Гробы предполагалось выпускать как деревянные, так и освинцованные либо покрытые другими металлами; с ручками и замками всевозможных конфигураций, медными или посеребренными; с обивкой из шелка, бархата или атласа, как узорчатой, так и простой; с выгравированными на крышках лилиями, листьями плюща или свернувшейся кольцом змеей — символом бесконечности.

Две седовласые сестры с очень длинными пальцами и загадочными улыбками сочиняли душещипательные эпитафии. В особом разделе каталога некоторые рисунки повторялись с деликатными изменениями, позволяющими использовать их для детских захоронений. Здесь парочка сестер превзошла самих себя, а загадочность их улыбок при вручении этих текстов Беллмену достигла пределов возможного. Все рисунки с подписями были отпечатаны на бумаге высшего качества и снабжены добротным переплетом. Получившийся в результате альбом-каталог сам по себе являлся чудом траурной полиграфической красоты.

Прейскурант, отпечатанный на отдельном листе, был вложен в специальный кармашек на третьей странице обложки — в порядке ненавязчивого дополнения.

Порой Беллмен дивился самому себе.

«Теперь я могу спать когда и где угодно!» — порой думал он среди ночи, переворачиваясь на другой бок и поправляя простыни, прежде чем снова провалиться в сон.

И это было правдой. Путешествуя по стране, он останавливался в захудалых придорожных гостиницах, укладывался на жесткий соломенный тюфяк и спал так же сладко, как спит декоративный шпиц на шелковой подушке. А в лондонской квартире его сон нисколько не тревожил несмолкающий шум за окнами. Даже в карете на ухабистой сельской дороге он мог закрыть глаза и тут же задремать, давая отдых своему переутомленному мозгу.

И только в Уиттингфорде, в собственной постели, его мучила бессонница.

Он имел привычку засыпать на левом боку. В прежние времена это подразумевало наличие Розы у него за спиной. Ночью он слышал ее дыхание. Иногда она придвигалась ближе к нему, чтобы согреться, и ее прикосновение ненадолго прерывало его сон. И теперь, когда она была мертва, он продолжал ощущать ее присутствие у себя за спиной.

Он пытался уснуть на правом боку и на спине. Он ложился на другую половину кровати. Он убрал старую кровать в другую комнату, а в спальню поставил новую. Он устроил спальню в другой комнате. Ничего не помогало. Ему чудилось прикосновение ее пальцев, простыня обнимала его, будто ее рука, легкое дуновение воздуха казалось ее дыханием.

Вот и в эту ночь заснуть не удалось. Он встал с постели и подошел к окну. Небо было почти черным, но вдали лунный свет серебрил шпиль церкви. В точно такую же ночь он очутился на кладбище и говорил с Блэком, а вокруг виднелись темные контуры тисов и разверстые могилы, ждущие своих покойников. Одна из них могла стать могилой Доры, подумал он.

Разъезжая по стране на поездах и в дилижансах — нынче в Лондоне, завтра за сотню миль от столицы, — он легко держал свои мысли в узде; но один лишь вид Уиттингфорда, с этим пронзающим луну церковным шпилем, выталкивал на передний план то, что было упрятано в самых глубинах его подсознания.