Дина Оттом - Двери в полночь

— Боги, — я вжалась в Шефа и почувствовала, как вампирша так же прижимается ко мне, тихо ругаясь по-английски, — что это?!

— Это первостроители, — Шеферель не сводил глаз с сизых фигур, все плотнее наполняющих улицу, — те, кто умер, чтобы этот город стоял.

— Сколько их?! — Китти почти сорвалась на визг, расширенными от испуга глазами следя, как первостроители растворяются в клубке дерущихся нелюдей. — И почему они такие жуткие?!

— Это призраки, Катарина, — Шеф сжал мою руку, — их эмоции и страдания, обращенные в человеческую форму. На их костях стоит этот город, они несут его на себе уже больше трехсот лет. Там, Наверху, ты вряд ли заметила бы их, но здесь они обрели плоть и продолжили защищать город, который убил их. Они хранят Петербург, не давая ему пасть в войне или уйти в болота, не давая наводнениям затопить его до основания. Вечные неупокоенные души.

Какое-то время мне казалось, что ничего не изменилось и призраки просто растворились так же, как пришли, но потом я услышала вой. Жуткий, пронзительный крик испуга. Бой на мгновение замер, и этого перерыва было достаточно, чтобы увидеть, как кричит пегий волк. Застывшая картинка, срез времени в его сиюминутном проявлении: из уха сочится кровь, на одном боку обнажились алой массой мышцы, не прикрытые шкурой, проступила белым кость левой лапы, будто на ней и вовсе не было плоти. Он все кричал и кричал, а в звериных глазах застыл такой ужас, что на долю секунды мне даже стало жаль его. А потом я увидела, как что-то ползет вверх по его второй лапе, подбираясь к голове, отслаивая шерсть, кожу, мышцы, сосуды и, наконец, поглощая саму кость. Волк рухнул на землю, почти лишенный обеих лап, взметнув на мгновение стремительно облезающий хвост, и попытался кататься, стряхивая с себя невидимую силу, но уже полморды его превратилось в голый череп. Я, наверное, никогда не забуду этот живой еще глаз, горящий ужасом в зенице белой кости. Он вскрикнул последний раз — и вдруг исчез, растворившись в тумане. Я смотрела на него как завороженная, всем сердцем желая отвести взгляд, и не могла.

— God… — выдохнула за моей спиной Китти.

В ту же секунду меня согнуло пополам и вырвало.

— Это ужасы войны, Чирик, — отчеканил Шеф, пока я отирала губы, — молись, чтобы сегодня нам не пришлось добивать своих.

— Но они же не тронут их?! — вырвалось у Китти.

— Нет, — Шеф качнул головой, — они нападают только на тех, в ком не чувствуют принадлежности к этому месту. Все появлявшиеся здесь хотя бы два раза в безопасности.

Начавшийся с волка ад распространился везде: то там, то здесь я слышала крики, которые разительно отличались от остальных звуков боя. Смотреть было страшно, но почему-то я смотрела — отдавая дань уважения не то врагам, не то призракам.

Едва появившись, маленькое пятно быстро распространялось по телу, вгрызаясь в плоть подобно кислоте. Кто-то катался по земле, кто-то пытался отбиться, кто-то рычал и пятился, еще не понимая, что обречен, еще не заметив начавшей осыпаться шерсти на кончике уха. Страшнее всего было с теми, кто частично оставался людьми. Одна из оборотней Доминика, девушка едва ли много старше меня, выбралась из кольца нелюдей и, качнувшись, шагнула вперед. У нее были прекрасные черные крылья ворона, из которых цело осталось только одно. По какой-то жесточайшей случайности, призраки растворили ее ровно наполовину, и левая часть тела оставалась почти нетронутой. А справа торчал не прикрытый ничем скелет, окрыленный костями. Глаз без века смотрел пугающе, уже остекленный туманом близкой смерти, череп начал осыпаться, выставляя напоказ орех мозга. Она протянула вперед руки — одну еще покрытую плотью и украшенную пятью цепкими вороньими когтями, а другую уже голую, где видно было, как кости пальцев переходят в такие же когти.

— Почему она еще жива?! — не выдержала я, пятясь от открывшегося мне ужаса.

— Призраки не просто растворяют их. Они поглощают тела, забирая с собой в туман, в дух города. — Шеферель помолчал. — Это не быстрая смерть.

Ворона сделала еще один шаг вперед, но низ ноги ее растворился, и она рухнула на землю, так и протягивая вперед стремительно осыпающуюся руку. И исчезла через несколько секунд.

Изабель ударила кулаком в железную дверь, но та не поддалась, лишь в насмешливой уступке изогнув под рукой металл.

Оборотень в который раз уже прошла по крохотной комнатке из угла в угол, глухо рыча. Она была не просто зла, она была в бешенстве, и сохранять себя в человеческой форме становилось все сложнее.

Доминик запер ее здесь — обманом. Прямо перед тем, как собрать всех нелюдей и спуститься с ними Вниз. Он сказал, что она будет гарантией лояльности Оскара. А мертвая никому не нужна. Что он выпустит ее, когда вернется, и отдаст брату — если тот останется жив.

Изабель знала, что они собираются забрать город, но не думала, что это будет банальная бойня. Она искренне верила, что местный начальник — порождение зла, и что он топит город в грехе, вводя нелюдей в туман обмана. Что освобождение города будет благом для его жителей, как смертных, так и нет…

Она никогда не была дурой. Она просто привыкла верить тому, кто воспитывал ее и был рядом всю жизнь.

А теперь это превращалось в обычное завоевание. Уходя, он просто сказал ей это, честно глядя в глаза, — чтобы посмотреть, как она будет мучиться от сознания того, что вся ее жизнь обман. И последние столетия — обман. А потом он сказал, кто была та женщина в смешном платье в синий цветочек, — и Изабель захотелось умереть. Она знала, что брат никогда не простит ее, если только узнает. Никогда.

За дверью раздались тяжелые шаги и на уровне глаз Изабель открылось небольшое окошко. С безопасного расстояния примерно в метр ее проверил служащий Доминика — один из немногих в их организации людей.

— Вы здесь, мадам Изабель? — церемонно спросил он, однако голос его был лишен всяких эмоций.

Вместо ответа она ударила по двери частично превратившейся рукой, выгнув железо по ее форме. Служащий не вздрогнул даже, а лишь кивнул и закрыл окошко.

Изабель повернулась, упав спиной на дверь, и бессильно зарычала.

Прошел, наверное, час, когда в замке вдруг повернулся ключ. Оборотень частично превратилась, приготовившись убить каждого, кто войдет в эту дверь.

— Поиграем в нашу детскую игру, сестренка?

Изабель замерла, не веря своим ушам. Никто здесь не говорил по-испански так чисто — и к тому же женским голосом.

— Si, — прошептала она, все еще настороженная, не веря и не доверяя больше никому.

Женщина за дверью продолжала:

— Оскар просил передать тебе, что нашел синюю бусинку. — Она подождала секунду, давая оборотню время вспомнить, о чем говорит. — Я могу зайти?