Бенджамин Перси - Красная луна

На огороженную сеткой площадку въезжает черный «форд-экспедишн», из него выходят Джонатан Пак и Моррис Магог. Пак останавливается, скрестив руки на груди. У Магога в руках костюм на вешалке. Костюм сшит на заказ и на фоне гиганта кажется детским. Рыжую бороду и черный кожаный плащ Морриса развевает ветер.

Внутри контейнера какое-то шевеление. Раздаются шаги: кто-то идет по металлическому полу с громким стуком, напоминающим цоканье копыт. А потом появляется голый старик. Весь в крови. Он не рычит, не делает попытки стыдливо прикрыться. Совершенно спокойно спрыгивает на землю и идет к ним. Спина прямая, на лице играет улыбка. Один глаз у него покалечен, а во втором виднеется огромный расширенный зрачок, похожий на частичку пепла. Это от долгого сидения в темноте.

— Ну, наконец-то.

— Хозяин, — с поклоном приветствует его Пак.

Патрик сидит на твердом, как камень, черепе. Несколько минут назад он доел обуглившийся кусок мяса, который Пабло поджарил на огне. В голове теперь немного прояснилось. Он не затем поехал на другой конец света и сдался в добровольное рабство на четыре года, чтобы теперь безропотно умереть или подчиниться шавке вроде Остина. Отец ему ничем помочь не может. Он сломался, в разных смыслах этого слова. Теперь привычные роли переменились: решения принимать должен Патрик.

Ему больше всего на свете хочется сейчас сжаться, превратиться в маленькую черную точку, ни о чем не думать. Пусть течение несет его, пусть прибьет к какому-нибудь другому берегу, где можно все начать сначала. Но он не может себе этого позволить, нужно действовать. Что, если вскочить, броситься вперед — далеко ли он сумеет убежать? Но там, в пещере, вдали от света и очага, царит бесконечная ночь, там зрение ничем не может ему помочь, только осязание, обоняние и слух. А эти люди хорошо ориентируются в темноте, знают это место, его сразу же догонят и схватят. Нужно искать другой способ.

— Папа?

— Что? — отзывается отец, по-прежнему уставившись в пламя очага.

— Я знаю про маму.

— Я так и подумал.

— И знаю, чем ты занимался.

Отец наконец поднимает взгляд, его глаза вспыхивают, или просто в них отражается огонь.

— Пап, а далеко отсюда Туонела?

Отец отвечает шепотом, и Патрику не удается толком расслышать, что он сказал — «недалеко» или «нелегко». Гэмбл-старший вытаскивает из нагрудного кармана черную записную книжку и протягивает ее сыну:

— Держи.

Патрик прячет ее в тот же карман, где лежат распечатки отцовских писем.

— Пап, я хочу помочь. Что делать? Что я должен сделать, чтобы помочь?

Отец наклоняется к нему, но тут же отдергивает голову.

— О чем это вы там шепчетесь? — грозно спрашивает Остин. Он сидит далеко от огня, прислонившись спиной к стене. Рядом на полу стоит керамический кувшин. — Смотрите у меня, не вздумайте секретничать. — На губах у него повисла ниточка слюны. — Никаких секретов, ясно вам?

Патрик смотрит в огонь, и внутри его начинает разгораться пламя. Словно там пук сырой соломы, от которого поднимается тонкая струйка дыма. Скоро все вспыхнет. Нет, так нельзя, нужно держать себя в руках.

Остин прокашливается. Одежда на нем грязная и мятая, но он аккуратно расправляет складки на рукаве и снимает пылинки и сосновые иголки.

— А если ты, парень, задумал сбежать, то даже не надейся. Ты никуда отсюда не денешься.

— Отпустите меня, я никому не скажу. Честное слово.

— Кто тебя знает. Рисковать мы не можем.

— Я никому не скажу. Честное слово.

— Повторяй не повторяй, толку все равно мало.

— Я могу забрать у вас отца, без него вам будет легче. Могу послать весточку вашим родным, сообщить, что вы живы. Мне можно доверять.

Остин поднимает кувшин двумя руками и подносит его к губам. Там внутри плещется какая-то жидкость, видимо самогон, который ликаны стащили у кого-нибудь с заднего крыльца.

— Доверять нельзя никому! — Он поднимает указательный палец и продолжает высоким голосом, передразнивая действующего президента: — Мы строим дороги, мы бомбим дома. Ликаны могут вести нормальную жизнь, если им позволить, ликанов нужно накачать наркотиками и посадить на привязь, как собак, ведь они же и есть собаки. Все люди равны, но ликаны не люди. Они не такие, как мы, они принадлежат к другому биологическому виду, а потому ни о каком равноправии и речи быть не может.

— Остин, пожалуйста, отпусти меня. Это будет мудрое решение, и ты не пожалеешь.

— Твой отец постоянно твердит, что молодежь не умеет слушать. Тебе придется этому поучиться. Пойми ты наконец своей глупой башкой: мы все теперь в одной лодке. Я тебя сюда не звал. Ты сам пришел.

У Патрика в голове крутится добрая сотня резких фраз, которыми можно ответить наглецу, но он сдерживается. Воцаряется молчание. Громко трещат дрова в очаге. Юноша провожает глазами кружащиеся в воздухе хлопья пепла и вдруг замечает в потолке светлое окошко. Там, снаружи, еще день. Сколько он здесь пробыл? Может, час, а может, и сутки.

— Ты что там, решил в одиночку весь кувшин выхлестать? — спрашивает Пабло. — Пусти его по кругу, не забывай о товарищах.

Остин, в последний раз глотнув, встает. Колени у него болезненно щелкают. Он пытается скрыть свою хромоту, но Патрик-то видит, с каким трудом бывший солдат ковыляет к очагу. Одежда висит на нем как на вешалке. На штанах сзади большая заплатка из шкуры, очень похоже на подгузник.

Патрик быстро оглядывается по сторонам. Отец наблюдает за ним. Чернокожий Джесси спит: его грудь мерно поднимается и опускается. Автомат у стены никто не охраняет. Остин шлепает кувшин на колени к Пабло и объявляет, что ему нужно отлить. Дважды споткнувшись, он наконец добирается до расщелины. Через мгновение до них доносится звук льющейся воды.

— Патрик? — говорит отец.

— Чего?

Пабло жадно делает глоток из коричневого кувшина, морщится и вздрагивает.

— Ты хочешь мне помочь?

— Ну конечно. А как?

— Сделай то, о чем я столько раз тебя просил. Найди Нила.

Пабло вытирает рот ладонью и передает пойло Патрику. Большой двухцветный кувшин заляпан гуано. Из широкого горлышка ему в нос ударяет запах протухшей картошки. Патрика тошнит. Его словно пригибают к земле бесконечные снега Республики. Вокруг них смыкается могильная темнота, она застит взор, и уже невозможно отличить мертвых от живых. Ребенок, рожденный с осиным гнездом вместо сердца, с глазами, засыпанными пылью, — сейчас его положат в ящик и сбросят в пропасть.

Призвав на помощь все свои актерские способности, Патрик с подчеркнутым спокойствием спрашивает, не угостят ли его сигареткой.

— Не знаю, чувак, — отвечает Пабло, нащупывая в кармане пачку. — Осталось совсем мало.