Адам Нэвилл - Ритуал. Часть 1

А если сегодня оно изменит свою модель поведения и убьет их обоих? Сперва Дома здесь наверху, лежащего в палатке, а потом его там внизу, запутавшегося в подлеске и обезумевшего от истощения. Легкая добыча.

Сон. Прутья.

Дом поднял к нему свое дрожащее лицо. Глаза по краям были ярко-красного цвета. Грязный, в синяках, растрепанный и мокрый. В одних грязных шортах и куртке, он выглядел жалко. К горлу Люка подкатил комок. Он вздрогнул. Упал на колени и обнял Дома за плечи. Зажмурился. Дом дрожал, но его руки крепко сжимали бока куртки Люка. Он вцепился в него как напуганный ребенок.

Они еще долго стояли, молча обнявшись, под моросящим дождем, в меркнущем свете дня.

Темнело, а огня у них не было. Только фонарики и голубой огонек туристической печки. Оба ресурса необходимо было экономить до утра. Они сидели спиной к спине перед палаткой, покончив с последними энергетическими батончиками и остатками сахара. На какое-то время это их стабилизирует. Слабый поток питательных веществ в их истощенной крови дал им небольшое успокоение.

С юго-запада непрерывно дул холодный ветер. Он шевелил деревья внизу холма, как чье-то мощное, нетерпеливое дыхание. Дождь кончился, но воздух был холодным. Вечерние тени рождались вокруг под тяжестью нависшего над ними облачного покрова. Скоро все погрузиться во тьму.

Они сидели на холодных камнях, подложив под себя спальный мешок Фила. У каждого был 180-градусный обзор холма. Каждый нес свою вахту, стараясь отогнать от себя мысли о Филе.

Дом безрадостно рассмеялся, нарушив долгое молчание, — Я бы все отдал, чтобы увидеть то, от чего хотел убежать на неделю. Херня какая-то!

Люк почувствовал, что широкие плечи Дома надавили еще сильнее. Он не знал, что человеческое тело может быть таким тяжелым и твердым. Люк откашлялся. — Ты не ошибся. — Он уставился вдаль. — Я в конец запутался со своей жизнью. Давно уже. — Он натянуто улыбнулся дрожащими губами. — Разочарование для меня стало естественным состоянием. Но почему только сейчас мне не кажется, что все было так плохо? Боже, как я хочу снова оказаться в своей сраной старой квартире с чашкой чая в руке.

Дом снова рассмеялся, Люк подхватил его, пока Дом вдруг не замолчал, втянув в себя воздух. — Господи, как я люблю своих детей. Я не увижу… — И беззвучно зарыдал. Люк чувствовал, как содрогаются его плечи.

К горлу Люка подкатил комок. Он покачал головой. Ему до сих пор не верилось, что он сидит здесь. Что нет больше Фила. Нет больше Хатча. А он как немой сидит и смотрит, как с меркнущим светом медленно угасает его зрение. Холод увлажнил лицо и сковал суставы. Истинная тяжесть потери друзей сдерживалась какой-то внутренней его функцией. Но мыслями он продолжал возвращаться к не поддающейся описанию чудовищности их гибели. И эта невыразимая тяжесть грозила раздавить его.

Он с горем и ужасом вспоминал картинку с тремя маленькими белокурыми девочками на скринсейвере телефона Фила. И больше не мог сдерживать свои чувства.

Как им передать эти новости? Кто сможет объяснить такое? Как вообще это сделать? У Хатча была жена. Люк сглотнул. Губы тряслись, широко раскрытые глаза жгло. Он попытался подавить эти мысли, но не смог. Ноги и руки дрожали.

Потом его мысли перенеслись в Англию. Как воспримут там его потерю? Воображение рисовало ему мать, отца, сестру, дядю. Они будут нести на себе всю тяжесть скорби после его утраты. Со временем она тоже ослабнет. Но это будет потом. Боже, им придется лететь в Швецию, разговаривать с вежливыми чиновниками, ждать возвращения поисковых отрядов с пустыми руками и растерянными лицами. Он видел вытянувшееся от тревоги лицо матери, руку отца, обнимающую ее поникшие плечи. Может, про них расскажут в новостях. Четверо английских парней пропали у полярного круга. Какая-нибудь заметка в газете. Может быть. Боже. У Дома семья. Дети. У Хатча была жена. Жена, черт побери. У Фила были дети.

Ему было невыносимо тяжело. Внезапно у него перехватило дыхание. Лица всех присутствовавших на свадьбе Хатча, искаженные от шока, недоумения и горя, одновременно хлынули в ему в голову, исчезли, а потом вернулись снова. — Боже, Дом. О, боже, Дом, — тихо пробормотал он.

Дом повернул голову, шмыгнув носом. — Все в порядке?

Но Люк не мог успокоиться. Это было похоже на затяжку из огромного кальяна с марихуаной в старые университетские деньки. До того момента он никогда не был так напуган. Он испугался, что навсегда потеряет контроль над собой и никогда уже не обретет свое прежнее «я». Его память словно стиралась на быстрой перемотке, когда он исторгал рвоту и задыхался, хватая ртом воздух над унитазом. И теперь он снова погрузился в ту самую ледяную панику и страх. Был поглощен ужасом, что никогда уже не будет чувствовать себя иначе. Сердце колотилось где-то у самого горла, на голове выступил пот, впитываясь в шерстяную шапку.

Это естественно, сказал он сам себе. Нужно смириться. Дать этому выгореть. И оно закончится само по себе.

— Ты в порядке? — спросил Дом.

Люк сделал три глубоких вдоха и зажмурил глаза, дав панике утихнуть. Открыл их, когда ритм сердца успокоился. Потом вытащил табак, бумагу и зажигалку из верхнего кармана реквизированной куртки Хатча. Кивнул. — Думаю, да.

— Знаю, — сказал Дом. — Знаю.

Люк попробовал свернуть самокрутку, пытаясь унять дрожь в руках. Не получилось. Попробовал еще раз. Не удалось. Потом еще раз. Его руки никогда не были такими грязными. Черные как смоль под ногтями. Отчистит ли он эти пальцы когда-нибудь?

— А мне можно такую? — спросил Дом, голосом густым от мокроты.

— Ты уверен? — сказал он, не думая.

— При нынешних обстоятельствах есть более серьезный риск, чем курение. Можешь мне свернуть? А то я забыл, как.

— Да. Без проблем.

Он протянул грязную сигарету с зажигалкой через плечо Дому. Их последнее слабое утешение из другого мира. Когда их пальцы ненадолго соприкоснулись, этот маленький контакт заставил Люка содрогнуться от стыда. Он вспомнил, как бил Дома по лицу. Бил это настоящее, живое, полное экспрессии лицо. Вспомнил удивление, шок, страх, боль на этом детском лице. Когда нам страшно и больно, разве мы бываем другими?

— Мужик, мне очень жаль. — Он с трудом подбирал слова.

— Ммм?

— За то, что я сделал. Не могу поверить, что я это сделал. Я просто… злюсь. Все время. Это не правильно. Я не справляюсь…

— А я был полным засранцем.

Они снова сидели в тишине, пока ее не нарушил Дом. — Думаешь, кто-нибудь счастлив?

— Откуда мне знать.

— Как ты и сказал, в эти дни главное — пиар. Управление брэндом. Социальные сети. Акционирование собственного опыта. Мы все сами себе директора службы коммуникаций. Но какой это кажется чушью, когда ты сталкиваешься с чем-то подобным.