Рэмси Кэмпбелл - Ужасы

Полагаю, не один я продолжал размышлять над тем, что услышал, хотя в последующие годы я все реже и реже виделся с остальными участниками нашего кружка. Когда мы все-таки встречались, разговор часто заходил о той истории, и голоса наши затихали почти до шепота, как будто нам было стыдно признаться, что мы все еще помним рассказ Геккеля.

Несколько человек из нашего кружка, я припоминаю, даже попытались отыскать в истории слабые места, доказать, что это чепуха. Вроде бы Эйзентраут утверждал, будто проделал описанный Геккелем путь из Виттенберга в Люнебург, и заявлял, что рядом с дорогой нет никакого кладбища. Что же касается самого Геккеля, он воспринимал подобные обвинения в нечестности совершенно равнодушно. Мы попросили его рассказать, что он думает о некромантах, и он нам рассказал. Ему больше нечего добавить по данному вопросу.

И он был по-своему прав. Это всего лишь история, рассказанная жаркой ночью много лет назад, в те времена, когда я еще лишь думал о том, кем стану.

И вот теперь, сидя здесь перед окном, сознавая, что у меня уже никогда не будет сил, чтобы выйти за порог, и скоро я должен буду отправиться вслед за Пуррацкером и остальными, я ощущаю, как ко мне подкрадывается страх, страх перед тем кошмарным местом, где смерть держит в пасти прекрасную женщину, а та стонет от наслаждения. Я, если хотите, все эти годы бежал от истории Геккеля, прятал голову под одеялом здравого смысла. Но теперь, в конце, я вижу, что мне негде укрыться от нее, точнее, от ужасного подозрения, что в ней, этой истории, содержится ключ к главным законам, на которых зиждется мир.

Брайан Ламли много путешествовал, бывал в США, Франции, Италии, Германии, на Кипре и Мальте, не говоря о многочисленных греческих островах. Ему нравится летать на дельтаплане в Шотландии и ловить осьминогов в Греции. Ламли часто посещает Средиземноморье, чтобы побаловать себя мусакой, рециной, узо и, конечно же, метаксой. Писатель с женой-американкой Барбарой Энн живет в Девоне, Англия.

Не так давно вышедшей книгой «Гарри Киф. Некроскоп и другие» («Harry Keogh: Necroscope & Others») автор завершает эпическую сагу «Некроскоп» («Necroscope»), составляющую четырнадцать томов. Этот цикл издавался в тринадцати странах, причем только в США продано более двух миллионов экземпляров.

Перу Ламли принадлежит около пятидесяти произведений, большая часть из которых издана в последние двадцать три года. До этого он двадцать два года посвятил военной службе.

Ламли давно считался мастером «мифов Ктулху», поджанра, сформировавшегося под влиянием работ Лавкрафта, но только в 1986 году, оставив карьеру военного, писатель выпустил новаторский роман ужасов «Некроскоп» о Гарри Кифе, человеке, умеющем говорить с мертвыми, и в одночасье стал знаменитым. Двадцать лет спустя «Subterranean Press» осуществило переиздание этой книги в роскошном оформлении со множеством иллюстраций Боба Эгглтона.

В 1998 году на Всемирном «хоррор» конвенте (World Horror Convention) в Фениксе, штат Аризона, Ламли был удостоен престижного звания Мэтра.

«Невозможно отрицать влияние Лавкрафта на мою „Порчу“, — признается автор, — потому что лавкрафтовские Морские Существа, так замечательно изображенные в его повести „Морок над Инсмутом“ („Shadow Over Innsmouth“) и мелькающие в других произведениях, всегда очаровывали меня. И не только меня, а целое поколение авторов, многие из которых родились спустя годы после трагической безвременной кончины мастера.

Повесть „Порча“, как и „Колокол Дагона“ („Dagon's Bell“) и „Из глубины“ („The Return of the Deep Ones“), явилась результатом размышлений на тему: что, если бы некоторые члены Тайного ордена Дагона нашли способ бежать или эмигрировать из пришедшего в упадок старого Инсмута и объявились бы где-то еще? Например, в Англии».

Джемисон в бинокль разглядывал одинокую фигуру на пляже — парня у края моря — и говорил:

— В его возрасте я с удовольствием занялся бы этим делом. Стал бы морским тряпичником или поэтом; может быть, скорее поэтом? Или просто бродяжничал бы по всему миру. Но у моих стариков были другие соображения. Что и к лучшему, надо полагать. «У поэзии нет будущего, сынок. Нет его и у мечтателей, и у бродяг», — так сказал мой отец, а он был врачом и знал свое дело. Каков отец, таков и сын, да? — Он опустил бинокль и улыбнулся собеседникам. — Все же, думается, я был бы доволен такой работой.

— Прочесывать пляж летом? О, это очень даже понятно! — ответил ему Джон Тремэйн, директор технического колледжа Сент-Остелла. — Запах моря, круг горизонта вдали, морской ветер в волосах и крики чаек? Уж точно получше, чем непрерывные вопли сопляков! Солнечные искры на волнах и теплый песок под ногами. Весьма соблазнительно. Но время года теперь неподходящее, да и мои лета уже не те. — Он покачал головой. — Нет, спасибо. Меня вы не увидите бредущим, засунув руки в карманы, вдоль полосы прилива и роющимся в грудах водорослей. — Помолчав, он передернул плечами и продолжил: — Во всяком случае теперь. С другой стороны, в молодости, когда я преподавал искусство и художественные ремесла: столярное и плотницкое ремесло и вообще работу по дереву… я хочу сказать: работать с деревом — это совсем не то, что жить на деревьях, — так вот, сейчас самое подходящее время для прогулок по пляжу. Я в свое время немало этим занимался. Да, честное слово. Осенью на берег выбрасывает самые лучшие куски.

— Куски? — Джилли Вайт возвратилась из неизвестных далей, куда на время забрела ее мысль, моргнула красивыми, хоть и затуманенными зелеными глазами, уставясь на Тремэйна, потом обвела взглядом остальных в поисках ключа или подсказки. — Извините, Джон, но я не совсем…

— Плавник, — улыбнулся учитель. — Все эти исковерканные, выглаженные песком корни. Их выбрасывает прибой, когда ветер дует с моря. Выбеленные, узловатые, причудливые сучья. Теперь это в далеком прошлом, однако… — Он чуть ли не вздохнул, снова пожав плечами, и закончил: — Да, поиски плавника — тогда я был ближе всего к занятию морского тряпичника.

И Дорин, его высокая, стройная, высокомерная, но довольно приятная жена, добавила:

— Вы ведь часто бывали у нас, Джилли. Наверняка вы заметили работы Джона. Все они вырезаны из плавника, выброшенного на берег.

Теперь все смотрели на Джилли…

Их было всего четверо — пятеро, если считать дочь Джилли Вайт, Энни, устроившуюся с книгой на коленях в ложбинке песчаной дюны. Она расположилась в двадцати пяти футах от взрослых и не слышала разговора. Пучки бурьяна над ее головой напоминали кустистые брови погребенного в песке гиганта. Они топорщились над девочкой, свернувшейся в уродливой глазнице дюны. Вот где пребывали мысли Джилли: с пятнадцатилетней дочкой в складке песка и с шаркающим, сутулым морским тряпичником по ту сторону дюн, у самой воды, над пеной прибоя и темным от влаги песком.