Рэмси Кэмпбелл - Ужасы

Женщина торопливо отошла от Эрика и присоединилась к Джону.

— Посмотри, — продолжал спокойный голос. — Я было подумал, что все куда-то подевались, но у ворот какое-то движение. Видишь?

— Нет, не вижу, — отвечала Энн. — Я только что упала. Очки, должно быть, слетели.

Джон сочувственно хмыкнул и опять переключился на происходящее:

— Да, там точно что-то происходит.

В беседу включился еще один мужской голос:

— Так что же?!. Да что же, наконец, происходит? По подъездной аллее едет машина. Ну и огромная! Никогда таких не видел.

— И мы тоже, — согласился Джон. — Наверное, военная. За ней идут люди. Много. В защитной одежде.

— Думаю, произошла атака бактериологического оружия или отравляющих веществ. У них маски под шлемами.

— Наверное, это полицейские или военные. Надеюсь, скоро все будет под контролем.

Энн опять нервно взвизгнула и пугливо сказала:

— Джон, с каждой минутой крыс становится все больше и больше. Я слышу, как они копошатся вокруг нас. Думаю, они лезут из метрополитена.

— Энн, — по-отечески успокаивал ее Джон, происходящее снаружи поглощало все его внимание, — не волнуйся, они тебя не съедят.

Второй мужчина, собеседник Джона, слегка взволнованно комментировал:

— Этот чертовски огромный грузовик, или что это там такое, подъезжает уж очень близко.

— Да нет, думаю, он уже останавливается.

— Точно. И кто-то выходит оттуда.

Мужчины замолчали. Через некоторое время Джон спросил:

— Вы не видите, что написано на машине? У меня зрение не многим лучше, чем у Энн. Там два слова, и первое начинается с «П», но не похоже, что написано «полиция».

— «Порлок» там написано, — ответил второй. — «Фонд Порлок». Не знаю, что это.

— Я тоже не слышал, — недоуменно пожал плечами Джон. — А ты, Энн?

— Понятия не имею. В первый раз слышу.

— Вероятно, частное охранное предприятие.

— Не важно, кто они, лишь бы вытащили нас отсюда.

— Они так растягиваются и выстраиваются, — озабоченно проговорил безымянный голос, — словно собираются атаковать.

— Просто они хорошо обучены и знают, что делают, — поделился соображениями Джон. — Вид у них очень профессиональный, и экипированы они отменно.

— Если они собираются ворваться с применением силы через окна, например, то осколки разлетятся повсюду.

— А ведь и правда, Энн. — Впервые голос Джона звучал немного встревоженно. — Эти молодцы на самом деле выглядят весьма решительно, словно готовы на все. Может, лучше отойдем от окна?

Эрик, слегка озадаченный подслушанным разговором, ждал ответа. Но если он и был, то Эрик его не услышал.

Снаружи, прямо перед главным входом, кто-то громко свистнул.

Потом Эрик, словно в тумане, увидел, что стоявшие рядом мужчины и женщины беспорядочно отступают вглубь больницы, и был совсем не прочь остаться в одиночестве. Без болтовни только лучше. Ненадолго все стихло, и Эрику это пришлось по душе.

Он сидел, в полном удовлетворении прижимая к себе, скорее даже сжимая в объятиях, маленькое растение. Крысы, деловито снующие вокруг него, вовсе не шутки шутили, но теперь Эрику это было безразлично. Зверюги не смогут добраться до него. Он ускользал от крыс. Пустился в странствие, уплывал по своей воле.

Когда шум в больнице стих и вновь не возобновился, Эрик вздремнул, но недолго.

Одетые в униформу фигуры ворвались в больницу, вдребезги разбив стекла. Это разбудило Эрика, и он было подумал, что его сейчас спасут, но вскоре понял, что оказался не прав.

Им не было дела ни до него, ни до кого-то еще в здании. Им было приказано освободить крыс.

Рассказ Джо Хилла «Призрак двадцатого века» («20 thCentury Ghost») появился в четырнадцатом выпуске антологии «Ужасы» («The Mammoth Book of Best New Horror»), а позже дал название первому сборнику писателя, выпущенному в издательстве «PS Publishing».

В 2006 году Джо Хилл получил премию Уильяма Кроуфорда как выдающийся молодой автор, а в начале 2007 года выпустил первый роман «Коробка в форме сердца» («Heart-Shaped. Box»).

Перу Хилла принадлежит множество замечательных рассказов, в том числе «Бест нью хоррор», в 2006 году удостоенный премии Брэма Стокера. Произведение с таким названием просто не могло не войти в состав антологии «Ужасы».

«В большинстве моих рассказов присутствует элемент фэнтези, сюрреализма или хоррора, — говорит Хилл. — Когда я начал составлять сборник, меня охватило страстное желание как-то объясниться, растолковать причину появления именно этих произведений, а не каких-нибудь подражаний Карверу или историй о депрессивных подростках, с азартом занимающихся саморазрушением.

Я знал, что это желание, эту страсть объясняться, необходимо придушить в зародыше, прибить и сжечь в мусорном баке, пока оно не разрослось и не заставило меня сделать что-то такое, о чем я потом буду сожалеть. И я расправился с ним.

Однако призрак этого желания преследовал меня. Я часто просыпался и обнаруживал его сидящим на краю моей постели, этого рыдающего человечка, завернутого в саван, с упреком глядящего на меня. И в итоге он вынудил меня написать рассказ, который, как я подозреваю, является вовсе не объяснением, а аргументом в защиту определенного рода литературы, нездоровой литературы.

Кроме того, мне казалось, что в сборнике не хватает истории, в которой фигурировала бы цепная пила. Так что „Бест нью хоррор“ был обречен появиться на свет».

За месяц до сдачи очередного номера Эдди Кэрролл вскрыл бумажный конверт, и ему в руки выпал экземпляр журнала «Дайджест подлинной литературы Севера». Кэрролл привык получать по почте журналы, которые по большей части назывались как-нибудь вроде «Плясок смерти» и специализировались на литературных ужасах. Авторы присылали ему и свои книги. Кучи этих книг загромождали его бруклинский дом, лежали горами на тахте в кабинете, валялись рядом с кофеваркой. И все без исключения содержали в себе «ужастики».

Никто не смог бы прочитать все это, хотя когда-то Эдди — когда ему было немного за тридцать и он только-только вступил в должность редактора американского издания «Бест нью хоррор» — вполне сознательно пытался. Кэрролл выпустил в печать шестнадцать номеров «Бест нью хоррор», он проработал над этой серией уже треть жизни. А значит, тысячи часов были потрачены на чтение, на просмотр корректур, на написание писем — тысячи часов, которые ему уже не вернуть назад. Он начал испытывать особенную ненависть к журналам с ужасами. Издательства по большей части покупали самые дешевые краски, и он научился ненавидеть то, как эти краски пачкают пальцы, ненавидеть их пронзительный запах.

Теперь он уже редко дочитывал до конца рассказы, за которые принимался, — читать их было невыносимо. Ему делалось дурно при мысли, что придется прочесть еще один рассказ о вампирах, занимающихся любовью с другими вампирами. Он устал продираться через подделки под Лавкрафта и при первом же пронзительно серьезном упоминании о Старших Богах ощущал, как какая-то важная внутренняя часть его немеет, — так теряет чувствительность рука или нога, отлежанная во сне. Он опасался, что этой немеющей частью может оказаться его душа.