Рэмси Кэмпбелл - Ужасы

Он поймал себя на том, что мечется по кабинету, слишком взволнованный, чтобы усидеть на месте, держа в руке раскрытый на «Мальчике с пуговицами» журнал. Он заметил свое отражение в оконном стекле за кушеткой, увидел, что улыбается почти неприлично, как будто только что услышал особенно удачный непристойный анекдот.

Кэрроллу было одиннадцать, когда он увидел в орегонском театре «Призраков». Он пришел на представление с кузенами, но, когда огни погасли и тьма поглотила его товарищей, Кэрролл ощутил себя совершенно одиноким, запертым в тесном шкафу, полном его собственных скелетов. По временам ему приходилось собирать в кулак всю свою волю, чтобы не закрыть глаза, однако его внутренности нервно и болезненно сжимались от удовольствия. Когда свет наконец загорелся, его нервные окончания звенели, как будто он на мгновение взялся за находящийся под напряжением медный провод. Это ощущение он намеренно развивал в себе.

Позже, когда он уже был профессионалом и занимался своей работой, ощущение сделалось более приглушенным, не ушло, но оставалось на расстоянии, скорее воспоминание о переживании, чем само переживание. А в последнее время даже это воспоминание улетучилось, и на его место пришла мертвящая амнезия, онемелое отупение, с каким он смотрел на горы журналов, громоздящиеся на кофейном столике. Но теперь, теперь его охватил страх, только это был не тот страх.

Этот страх, хотя Эдди находился у себя в кабинете, освободившись от объятий «Мальчика с пуговицами»… это был тот самый изначальный страх. Он зазвонил в тот самый внутренний колокол и заставил его загудеть. Эдди не мог успокоиться, он не привык к подобной роскоши. Он попытался вспомнить, когда, если такое вообще было, он публиковал в последний раз произведение, которое нравилось бы ему так сильно, как «Мальчик». Он подошел к стеллажу и вытащил первый выпуск «Бест нью хоррор» (до сих пор его любимый), чтобы выяснить, что же волновало его в те времена. Но, отыскивая оглавление, он натолкнулся на посвящение, выпуск был посвящен его, тогда еще не бывшей, жене Элизабет. «Той, которая помогла мне найти путь в темноте», — написал тогда он в головокружительном припадке страсти. Теперь, глядя на это посвящение, он чувствовал, как по рукам бегут мурашки.

Элизабет ушла от него, когда он обнаружил, что она уже больше года спит с его банкиром. Она переехала жить к матери и забрала с собой Трейси.

«Я даже рада, что ты нас застукал, — сказала она, говоря с ним по телефону спустя несколько недель после исчезновения из его жизни. — Что все это осталось в прошлом».

«Ваша связь?» — спросил он, соображая, не собирается ли она сказать, что с романом покончено.

«Нет, — ответила Лиззи. — Я имею в виду все эти дерьмовые „ужасы“, всех тех людей, которые вечно к тебе ходят, авторов „ужастиков“. Эти потеющие мелкие извращенцы, у которых наступает эрекция при виде трупа. Это самое лучшее в том, что случилось. Я даже думаю, может, теперь у Трейси будет нормальное детство. Может быть, и я наконец смогу пожить среди обычных здоровых людей».

То, что она спит с другим, было достаточно плохо, но то, что она вот так открыто попрекала его именем Трейси, заставляло его задыхаться от ненависти даже теперь. Кэрролл засунул том обратно на полку и отправился на кухню обедать, его нескончаемое волнение наконец-то улеглось. Он искал способ израсходовать эту бесполезную рассеивающую внимание энергию. И старушка Лиззи не подвела и на этот раз, даже находясь в сорока милях от него в постели другого мужчины.

После обеда он послал Гарольду Нунану письмо по электронной почте, спрашивая координаты Килру. Нунан ответил ему меньше чем через час, он был рад узнать, что Кэрролл хочет опубликовать «Мальчика с пуговицами» в своем «Бест нью хоррор». Электронного адреса Питера Килру у него не было, зато был обычный адрес и еще номер телефона.

Однако то письмо, которое написал Кэрролл, пришло обратно с пометкой «Вернуть отправителю», а когда он позвонил по телефону, ему ответил голос робота, сообщивший, что этот номер отключен. Кэрролл позвонил Гарольду Нунану в университет Катадин.

— Не буду утверждать, будто потрясен, — сказал Нунан, он говорил быстро и негромко, охваченный смущением. — У меня сложилось впечатление, что это временный адрес. Думаю, он время от времени устраивается на какую-нибудь работу, чтобы оплачивать счета. Наверное, лучше всего позвонить Мортону Бойду из отдела персонала. Кажется, у них там должны быть сведения о нем.

— А когда вы видели его в последний раз?

— Я заезжал к нему в марте прошлого года. Приехал к нему на квартиру сразу после выхода «Мальчика с пуговицами», когда все кругом просто клокотали от ярости. Говорили, что текст пронизан женоненавистническими настроениями, говорили, что необходимо принести публичные извинения, и прочую чепуху. Я хотел, чтобы он знал о происходящем. Наверное, я надеялся, что он каким-ни-будь образом ответит им, напишет статью в защиту своего произведения в студенческой газете или что-нибудь в этом роде… но он ничего не предпринял. Сказал, что это не произведет впечатления. На самом деле это был очень странный визит. И сам он очень странный парень. Дело не только в его рассказах. В нем самом.

— Что вы имеете в виду?

Нунан засмеялся:

— Я не вполне уверен. Как бы это сказать? Знаете, как бывает, когда у вас сильный жар, вы стараетесь смотреть на что-нибудь совершенно обыденное, например на лампу на письменном столе, и она кажется совершенно неестественной? Как будто она тает или вот-вот уплывет куда-то? Вот и встречи с Питером Килру оставляют похожее чувство. Не знаю почему. Может быть, потому, что он так заостряет внимание на столь неприятных явлениях.

Кэрролл еще не успел связаться с ним, но все равно уже симпатизировал Килру.

— Что вы хотите сказать? Поясните.

— Когда я заехал к Питеру, дверь открыл его старший брат. Полуодетый. Я так понял, что он приехал его навестить. Так вот этот парень — не хочу показаться грубым, — он был, я бы сказал, пугающе жирным. И покрыт татуировками. Пугающе покрыт татуировками. У него на животе была ветряная мельница со свисающими с нее гниющими трупами. А на спине — эмбрион с выцарапанными глазами. И скальпель в руке. И еще клыки.

Кэрролл засмеялся, хотя и не был уверен, действительно ли ему смешно.

Нунан продолжал:

— Однако он оказался хорошим малым. Вполне дружелюбным, как выяснилось. Он пригласил меня в дом, принес банку лимонада, мы устроились на софе перед телевизором. И, что самое поразительное, пока мы разговаривали, точнее, я сыпал гневными тирадами, старший брат сидел на полу, а Питер делал ему доморощенный пирсинг.

— Делал что?