Иди в ад!

- Так это ... как в фильме «Экзорцист»? – спросил он.

- Ну, нет! – отмахнулся Афанасий. – То ж кино, зрелище! В жизни всё иначе. Изгонять бесов могут единицы, такой дар даётся свыше, он усиливается многолетними непрерывными молитвами, постами и послушаниями. У вас другое, у вас – знание! Вы были в другом мире, вы знаете о его существовании, видели бесов и дрались с ними. Вам только подучиться немного, разобраться в нюансах – все-таки на земле они прячутся в телах, так сразу и не разглядишь. Вы как надумаете, приходите ко мне в пещеру-то, побеседуем. Досуг у вас большой, деньги не все разбазарили, верно?

- Да, не успели, - чуть смущённо ответил Антон.

- Ну вот, употребляйте. Ты, Дарья рисуй, Анна правду сказала, что у тебя получается. Настоящая живопись души лечит, изменяет людей к лучшему. Потому так и зовётся – живое писание! Опять же, дети у тебя.

Даша слега покраснела и ущипнула Антона.

- Чё я-то опять?

- А кто ж ещё, блин?

- А-а, ну да!

Подул ветер, туман пришёл в движение и какая-то неведомая сила мягко подтолкнула Антона и Дашу к облаку тумана.

- Ну, пора, - произнёс Афанасий и ещё раз напоследок огляделся. По левую руку блистает мраморной белизной лестница, кучевые облака обнимают снизу, будто пуховые перины. Справа темнеют безобразным пятном развалины города преисподней, поднимаются дымы, доносится приглушённый расстоянием гул и треск.

- Похоже, процесс пошёл, - с усмешкой произнёс «старец». – Ладно, погостим ещё разок ... потом. А пока идемте, по дороге расскажу кое-что!

Июль навалился на город потным животом, затопив улицы горячим воздухом и размягчив асфальт до состояния подсыхающего теста. Тополиный пух сбился в кучи и ждёт, когда случайный прохожий пройдёт рядом, чтобы взвиться вверх роем рассерженных пушинок. Голуби прячутся на чердаках, воробьи устраивают общежития на деревьях в гуще листвы, люди ищут тень. Автомобили, словно техника инопланетян, передвигаются по асфальтовой поверхности осторожно, отфыркиваясь от жары выхлопными газами. Даже к ночи жара почти не спадает, воздуху не даёт остывать нагретая за день земля. Страждущие развлечений собираются в увеселительных заведениях с кондиционерами и охлаждённым пивом. Ночной клуб с названием, которое меняется каждый год, радует глаз позолотой на стенах и пульсирующей рекламой, которая издалека напоминает ёлочную гирлянду. Внутри, в прохладном зале топчутся и подпрыгивают, размахивая руками молодые - и не очень! – мужчины и женщины. Небольшая сцена ярко освещена прожекторами, в круге света упитанный мужчина в белом костюме голосит о несчастной любви, трагично заламывая руки. Перстни загадочно и тревожно сверкают бриллиантами, блестят дорогим лаком тщательно отпедикюренные ногти, накрашенные глаза полны глицериновых слез. Кучка женщин «после сорока» топчется возле эстрады, не сводя горящих глаз с певуна.

Антон с Дашей сидят за столиком в сторонке, на столешнице потеют холодными боками стаканы с соком. Одеты просто, легко, из украшений только обыкновенные обручальные кольца, но на них обращают внимание. Даша одета в сиреневые шорты и белую маечку, грудь натянула тонкую ткань, виден плоский загорелый животик. Волосы цвета соломы небрежно спадают на спину, на лице ни капли косметики, но она и не нужна натуральным длинным ресницам, чёрным бровям и чистой, без единого пятнышка коже. Антон в джинсах и белой майке, грудь бугрится тугими мышцами, жилистые руки лежат на столе.

- Долго он ещё скулить будет? – спрашивает Антон, в голосе слышится раздражение.

- Это рефрен, повторение куплетов, - со знанием дела пояснила Даша. – Слушатели млеют.

- Пусть на молокозавод идёт, от скулежа молоко скиснет быстрее, кефира больше будет, - кривится Антон.

Ухоженный рот эстрадной «звизды» исторг последний стон, слушатели и танцеватели разразились аплодисментами. «Звизда» картинно роняет голову на грудь типа - я бесконечно благодарен вам (за купленные билеты, разумеется)! – танцующей походкой уходит со сцены.

- Пора, Дашенька! – говорит Антон.

Они выходят из-за стола, идут за кулисы. Возле гримёрки «звизды» уже роятся поклонницы, блестят лысыми макушками наёмные бодигарды. Антрепренёр раздаёт фотки артиста с заранее начёрканным автографом. Антон подходит к дверям, антрепренёр смотрит удивлённо и брезгливо, будто граф на крепостного. Бодигард вытягивает бревноподобную ручищу, но едва только кончики пальцев касаются плеча Антона, как охранник дёргается, словно его пробил разряд электричества, лицо сереет, под глазами набухают мешки.

- Простите! – тенорком произносит он и съёживается, будто вдруг повеял ледяной ветер.

Второй охранник бросает взгляд на странного посетителя, на мгновение глаза встречаются – кровь отхлынула от пухлых щёк, губы затряслись, на лысой макушке блеснули капли холодного пота. Охранник вытягивается, туловище деревенеет, бодигард превращается в статую. Антрепренёр таращит глаза, уши забавно шевелятся, выщипанные бровки картинно изгибаются. Взгляд скользит по жёстко прокачанной фигуре, оценивает ширину плеч – да, круто! Но не настолько, чтобы два профессионала скисли, едва посмотрев! Следом за мужчиной идёт женщина, оголённое плечо толкает антрепренёра в грудь.

- Да что за ... – надменно изрекает он классическую фразу и давится воздухом на полуслове. Взгляд женщины лишает способности говорить, внятно мыслить и адекватно реагировать на происходящее. По телу разливается непонятная слабость, в коленях появляется дрожь, подмышки намокают и запах кислой псины мощной волной смывает аромат духов и туалетной воды. Кучка поклонниц замирает, будто вмороженная в лёд, разговоры обрываются, наступает тишина. Странная пара, которую боятся тронуть пальцем телохранители «звизды», подходит к дверям. Мужчина пинком распахивает дверь, учтиво пропускает женщину вперёд. В дверном проёме видно, как на стук оборачивается певун, во взгляде раздражение пополам с презрением. Рядом развалился в кресле сдобный мужичок в костюме цвета спелого салата, на лацкане блестит значок депутата парламента. Вошедший мужчина бросает через плечо охраннику:

- Закрой дверь!

Бодигард приседает, тянет руку, изо всех сил стараясь не смотреть на страшного незнакомца. Дверь закрывается тихо, аккуратно, словно врата храма. Антон с прищуром смотрит на «звизду».

- Ба, знакомые все лица! А ты похорошел, жирком оброс. Или мне кажется?

Упитанное лицо певуна побагровело.

- Ты что, урод ... обкололся, что ли!? – с нажимом изрекает ухоженный рот, взгляды встречаются.

- Забыл, как твои яйца в паровозной топке запекались? Так я напомню. Только вначале их расплющить надо!

Жёсткие пальцы сжимают воротник дорогого сценического костюма, перламутровые пуговицы белоснежной рубашки с треском выстреливают на пол. Певун падает на колени, как подрубленный, ухоженный рот издаёт невнятные звуки, похожие на чмоканье. У депутата в салатовом костюме вытягивается лицо, нижняя челюсть опускается, на пол с костяным стуком падает зубной протез.