Михаил - Московский завет

- Восхитительно, восхитительно! Знаешь, сейчас не могу и представить, как без этого мы могли жить на земле? Бесконечно томительным и унылым теперь кажется земное существование. И это заявляет сейчас та, кто всеми силами любила каждую минуту жизни!

Так говорила сияющая избранница кукольника Сальватора, приветственно раскидывая руки навстречу летящим звездам.

- Что за божественная музыка, гармония, неизъяснимая для ума, неуловимая для прежнего человеческого слуха?!

- Ты тоже слышишь музыку, преисполненною памятью и любовью, полную надежды и веры?

Он посмотрел на возлюбленную с нежностью, забывая прежние сомнения и тревоги. Окруженная сияющими крыльями света, который излучала сама и, одновременно, впитывала от сияющих звездных источников, Мария Ивановна напоминала небесного ангела, сошедшего со страниц средневековых миниатюр.

- Это, раскачивая колыбели созвездий, звезды поют новорожденным ангелам!

- Как, разве ангелы рождаются? Я всегда полагала, что они возникли взрослыми!

- У всех есть свое особенное детство. Разве ты никогда не видела ангелочков с полотен Рафаэля? Или забавных карапузов с крыльями, которых называют амурами или купидонами? О, сердце ангела одна из самых великих загадок творения, сродни тайны души человеческой. Как знать заранее, что за человек выйдет из этого младенца? Можно только гадать…

- Да, но еще это маленькое существо можно любить, играя, рассказывать о жизни, учить мудрости и добру!

- Но даже при всех этих условиях из чудесных младенцев вырастают подлинные мерзавцы и палачи по призванию…

- Ты это понял, трудясь над ангелами Апокалипсиса?

Мария Ивановна с любовью и восхищением посмотрела в мудрые глаза кукольника, а затем добавила:

- Раньше мне казалось, что ангелы были созданы неизменными и бессмертными. Раз и навсегда!

- Навсегда…

Сальватор повторил слово возлюбленной с тихой нежностью.

- Разве может быть во вселенной что-нибудь навсегда? Как бы не был величественен и безграничен этот город ангелов, но даже он не вечен.

Кукольник показал рукой на окруженное туманом кровавое зарево, ложный свет, который мистики называют «сиянием Люцифера». От этого злого, ужасающего зрелища его избраннице стало грустно, словно вспомнились все печали прежней жизни.

- Посмотри, вон там умирает звезда… Она не только могла, но и была должна жить, и нести свою музыку вселенной. Вместо этого, она выжжет все вокруг, превращаясь в черную безжизненную пустошь или очередную «каторжную нору»…

- Там, на земле, как заклинание повторяют люди: «Ничто не вечно под луной». Оказывается, что и вечное сияние звезд не вечно…

Мария Ивановна попробовала улыбнуться, но слеза скользнула по ее щеке. Тогда, виновато посмотрев на возлюбленного, сказала тихо, словно присутствуя в доме скорби.

- Какая высокая трагедия…На земле люди назвали бы это горем…

- Теперь ты понимаешь, почему ангелы не всегда вырастают и становятся такими, как ожидают люди?

- Да, я поняла, что и ангел может плениться ложным светом, а его сердце очерстветь и ожесточиться настолько, что он погубит себя сам… - говорила Мария Ивановна, не обращая внимания на падающие слезы. - Я поняла, что восторг познания не отделим от сострадания всему, чего ты коснешься, пусть даже взглядом…

- Посмотри, любимая! - сказал кукольник. - Каждая пророненная тобой слезинка стала новой, только родившейся звездой! Такова цена слез, которые проронила душа человеческая!

Стремительные, пронзающие и проходящие сквозь свет, они достигли пределов, где сходятся вселенские равновесия, откуда невидимой силой, закручиваются спирали и прочерчиваются эллипсы галактик, поднимаются бушующие вихри и наступает безмолвие штилей.

- Сколько бы мы ни оглядывали вселенную, вокруг увидим то же, потому что достигли пределов. - Осмотревшись, сказал кукольник. - Теперь мы везде!

- Значит, здесь произнесено первое Слово?!

Мария Ивановна ощутила трепет, сменившийся необычайным воодушевлением и приливом сил. - Так это не просто край вселенной или ее центр. Здесь храм всего сущего, и мы сейчас у его алтаря!

- Любимая, вот мы и возвратились домой! Еще там, на земле, когда только задумывал кукольное представление по «Божественной комедии», стал видеть необыкновенные, вещие сны. А когда в моей жизни явилась ты, то все рассыпанные фрагменты моих снов сложились в одну дивную мозаику…

Кукольник взял избранницу за руки и, словно произнося клятву, стал говорить торжественно и страстно.

- Я видел Сад, полный цветов и плодоносящих деревьев, высоких пряных, пьянящих трав и уже созревшего, нависшего тяжелыми гроздьями винограда. Там в глубине Сада, был маленький, но такой уютный и родной, Дом, неподалеку от которого были развешены рыбацкие сети. Еще я слышал звуки плещущегося прибоя и радостные, счастливые голоса… О, как я понимаю этот сон сейчас!

Он заключил ее в объятия, целуя снова и снова.

- Я с наслаждением стану лепить кукол из глины и учить этому искусству детей, а когда, наигравшись, они задремлют в тени раскидистых олив, буду рыбачить в бескрайнем море, запросто ступая по воде!

- А я буду собирать виноград в плетенные из лозы корзины. Потом в огромной дубовой бочке истопчу гроздья босыми ногами, превращая в лучшее вино! Счастливая, ни капельки не устану, испеку вкуснейший, с хрустящей корочкой, хлеб. Я принесу его тебе вместе с молодым вином, прибежав по сияющей морской глади, распугивая голыми пятками сонных медуз!

- Любимая! Вот ушли наши былые сомнения, исчезли преграды, как дым развеялись границы. Неведомые прежде миры открылись, и непостижимые измерения стали подобны обычной дорожкой к нашему новому дому. Нам остается только ступить на нее и завершить путь туда, где все наполнено заботой и радостью.

- Где нас ожидают Счастье и Любовь!

В конце осени, в изрядный морозец, по заснеженным, еще не разобранным от пожарища московским улицам, неторопливым конным шагом ехали два офицера. Один, в легкой осенней шинели, то и дело поеживался от холода, тогда как его собеседник, одетый в соболью шубу и такого же меха шапку, напротив чувствовал себя чрезвычайно вольготно и вполне наслаждался ядреным русским холодом.

Первым офицером в шинели был никто иной, как начальник фельдъегерского корпуса, подполковник Николай Егорович Касторский. Его спутником в собольей шубе был мало кому известный Александр Христофорович Бенкендорф, ныне являющийся временным комендантом освобожденной Москвы.

Встречавшиеся на дороге мужичье безропотно сходило на обочину и ломало шапки. Некоторые, из самых рьяных, даже вставали на колени и провожали всадников долгими земными поклонами.