Елена Таничева - Злая кровь

Князь Москвы договорился с Борджиа о том, что двое российских вампиров в сопровождении одного из посвященных смертных пересядут в аэропорту Фьюмичино на частный самолет, который ночью отвезет их во Флоренцию — и не более того. Гости не выйдут из аэропорта. Гости не будут ни с кем общаться в аэропорту. Гости не будут ничего оставлять в камерах храпения аэропорта и ничего не станут покупать в многочисленных сувенирных лавках аэропорта. Таково было условие Борджиа. Прибытие в Рим — отбытие во Флоренцию, всё. Нине очень хотелось хотя бы одну ночь погулять по Риму, но это требовало сложных дипломатических переговоров. Так что ей оставалось только с сожалением вдыхать ароматный воздух и недоумевать: покупать-то почему ничего нельзя?! Бред…

Сопровождающий смертный как раз заполнял документы и следил за срочным перемещением двух пустых гробов из грузового отсека одного самолета в другой.

Путешествовать по свету в гробах Нина считала жутким анахронизмом. Ну в самом-то деле: на дворе двадцать первый век, высокие технологии, развитие наук, полеты в космос, наконец, — а одни из самых древних обитателей планеты до сих пор в дневное время перемещаются исключительно в этих скорбных деревянных ящиках. Ведь можно арендовать наглухо закрытый отсек, можно построить самолет или целый океанский лайнер вообще без иллюминаторов, можно еще что-то придумать… Есть, в конце концов, герметичные контейнеры с установками микроклимата — путешествуй с комфортом! Но нет, консервативные вампиры и слушать ничего не хотели о техническом прогрессе и предпочитали прадедовский способ всем прочим. Традиция, понимаешь. Вековые устои. Память предков. Тем более что днем в организме обычного вампира прекращается всякая жизнедеятельность, поэтому труп в гробу вызовет у таможенников меньше вопросов, нежели труп в ультрасовременном контейнере с подсветкой, музыкой и встроенным баром…

Сопровождающего звали Аркадий, ему было двадцать девять лет, он говорил на четырех европейских языках, включая итальянский, был достаточно предприимчив, чтобы разрешить практически любую сложную ситуацию… К тому же, он неплохо стрелял.

Десять лет назад, еще в институте, Аркадий увлекся темой вампиров в мифологии, нашел подтверждение их существования и привлек к себе внимание темного сообщества. Таких смертных — излишне заинтересованных потусторонним и верящих в реальность того, что считается легендами, — всегда замечают… Вопрос лишь в том, кто раньше заметит: Охотники или вампиры. Охотники предлагают таким людям присоединиться к ним, а вампиры… Все зависит от точки зрения смертного. Если он считает вампиров порождениями зла, его убивают. Если же поклоняется, как многие, то его берут на службу, для начала — донором. А там уж как повезет. Может быть, кто-то из вампиров решит соединить с ним свое бессмертие и сделать слугой крови. А может быть, его сочтут достойным обращения; об этом мечтают почти все доноры. В сущности, работа Аркадия по сопровождению вампиров в поездке была очень близка к тому, что делают слуги: он не только давал кровь, но и заботился о благополучии и безопасности бессмертных. Он был ловок, опытен, умел договариваться с чиновниками, так что вряд ли Князь позволит сгинуть такому таланту. Но пока Аркадий был молод и здоров, вампиры с удовольствием пользовались теми преимуществами, которые имелись у него, как у смертного. Например, способностью переносить солнце.

С пересадкой Аркадий справился даже не два счета, а гораздо быстрее.

В самолете Нина устроилась у иллюминатора и жадно смотрела на раскинувшийся внизу город, пытаясь разглядеть сквозь ночную мглу соборы и площади, о которых столько читала.

— Когда мы разрулим вопрос с убийством твоего Мастера и жертвоприношениями, я сам напишу Принцу Рима насчет нашего визита. А что, каждый имеет право, просто это будет чуть дольше и чуть дороже… Но я тебя стопудово привезу сюда. Отвечаю, — сказал Мишель.

Мишель улыбался. За его улыбку Нина готова была на все. Вернее, не за улыбку, конечно… Может быть — за то, чтобы эта улыбка никогда не погасла?

Цветущая весна, розы на руинах Терм Диоклетиана, азалии на Испанской лестнице, сияющие фонтаны площади Навои, веселая толпа, — и они с Мишелем вдвоем, как влюбленные…

С той же сияющей улыбкой Мишель продолжал, ничтоже сумняшеся:

— Потому что Софи, к счастью, уже прискучили путешествия. Пришлось бы мне торчать в Москве, лишь бы ее, бедняжку, не соблазнять на поездки. А с ней путешествовать рискованно. Особенно в Рим. Чезаре Борджиа охоч до красавиц. А я ему не соперник: перед его славой редко какая тетка устоит. Софи не устоит точно… Но если представить, что она полюбит меня настолько, чтобы не отвлечься даже на Принца Борджиа, все равно — он убьет каждого, кто встанет у него на пути. Привычки у Чезаре такие, — Мишель говорил о Чезаре Борджиа с нескрываемым восхищением.

Неужели он сам хотел бы быть таким? Иногда мужчин очень трудно понять. Как можно восхищаться мерзавцем и отморозком?

А как можно любить Софи?! Мишель ведь понимает, чего она стоит! Понимает, что она не стала бы хранить ему верность! Но ему все равно. Он любит ее. Потому что она — красавица, и он долго добивался ее взаимности. Почему, почему физическая красота так важна для мужчин?..

Нина сжалась в кресле, глядя в темноту за иллюминатором. В толстом стекле отражалось ее лицо: бледное, чуть светящееся, но совершенно неинтересное. Нина резко опустила шторку, отгородившись от своего отражения.

Дура! Что ты нашла в этом бандите? Мишель ведь ничего особенного собой не представляет. Нет в нем ничего, за что можно уважать или чем восхищаться. И потом, ты же знала его с тех пор, как приехала в Москву. Не близко, но знала. Видела его среди других Стражей. И он для тебя ничем не выделялся среди других… Так как же тогда ты умудрилась в него втрескаться? Почему именно в него?

С ее обращения минуло почти семьдесят лет, и все эти годы Нина жила книгами, в совершеннейшей безмятежности, и была уверена, что эмоциональные бури, которые охватывают «взрослых», не коснутся ее, вечного ребенка. Как избавиться от этого наваждения?!

Ей следовало готовиться к предстоящей беседе с Антонио Мальябекки. Но Нина не могла думать ни о чем, кроме своих чувств. Ни о ком, кроме Мишеля. И она презирала себя за это.

Флоренция, продуваемая свежим ветерком с реки Арно, сияла как выставка драгоценностей: все соборы, базилики и дворцы были слегка подсвечены. Ажурные сплетения решеток, окон и балконов окутывали город черным ночным кружевом. И, конечно, весенняя Флоренция благоухала: из всех садов веяло цветущими апельсинами и влажной землей.