Дин Кунц - До рая подать рукой

Зеркало. Глаза Престона.

За панорамным ветровым стеклом сверкала бескрайняя пустыня Мохаве, и солнечный свет, казалось, собирался в озера расплавленного песка на ее равнине.

В Нанз-Лейк, штат Айдахо, какой-то человек заявил, что его излечили инопланетные врачи.

В лесах Монтаны Лукипела ждал свою сестру на дне могилы. Уже не ее любимый брат, а кормушка для червей, улетевший к звездам, но улетевший навсегда.

Когда она и Престон останутся одни в глубине леса, как он остался наедине с Луки, когда их никто не будет видеть, когда перестанет главенствовать власть закона, проявит ли он сострадание, убивая ее? Прижмет ли к лицу тряпку, пропитанную хлороформом, чтобы усыпить, а уж потом сделает смертельный укол, избавляя от страданий? Или под кронами вечнозеленых великанов, куда редко проникает солнечный свет, Престон станет другим человеком, кардинально изменится, превратится в чудовище, признается, что ему доставляет удовольствие не проявление милосердия, как он объявлял во всеуслышание, а само убийство?

Лайлани прочитала ответ в глазах хищника, который наблюдал за ней, глядя в зеркало на обратной стороне щитка. Благопристойное убийство, обставленное как ритуал, на манер чайной церемонии, вроде убийства коллекционировавшей пингвинов Тетси, не утоляло жажды Престона к насилию, но в уединении леса он мог ни в чем себе не отказывать. Лайлани знала: если она окажется наедине с псевдоотцом в каком-либо пустынном месте, ее смерть, так же как смерть Лукипелы, будет трудной, долгой, мучительной.

Он женился на Синсемилле частично потому, что в наркотическом ступоре она больше напоминала мертвую, чем живую, а смерть возбуждала Престона, как красота возбуждает других мужчин. Более того, у нее были двое детей, которые, согласно философии Престона, нуждались в смерти, а потому его тянуло к ней и стремление дать детям то, в чем они нуждались. И так ли загадочно его желание иметь новых детей? Престон не раз и не два говорил, что смерть никакая не трагедия, а всегда – естественное событие, потому что мы все рождаемся для того, чтобы умереть, рано или поздно. Со своей колокольни видел ли он существенную разницу между детьми, родившимися, чтобы умереть, как мы все, и детьми, зачатыми, чтобы умереть?

Где-то еще Калифорнийская мечта могла поблескивать глянцем, но здесь она выцвела, полиняла, облупилась. Когда-то это была тихая жилая улица, но со временем ситуация изменилась. Бунгало и двухэтажные дома, построенные в испанском стиле, в свое время красивые и ухоженные, теперь нуждались в покраске, побелке, ремонте. Тут и там Микки видела отвалившуюся штукатурку и провалившиеся половицы крыльца. Некоторые жилые дома снесли, на их месте выросли кафе быстрого обслуживания и минимаркеты. Эти коммерческие предприятия тоже знавали лучшие дни. Бургеры продавали сети, не рекламирующие свой товар по телевидению, салоны красоты сами нуждались в подновлении, магазины торговали секонд-хэндом.

Припарковавшись у тротуара, Микки заперла дверцы. Обычно она не волновалась из-за того, что ее старенький «Камаро» могут угнать, но качество других развалюх говорило о том, что в этом районе кто-то может и не устоять перед искушением.

В окне по левую руку от входной двери узкого дома горела синяя неоновая вывеска: «ГАДАНИЕ ПО ЛАДОНИ», в правом – сияло оранжевым светом очертание человеческой руки, яркостью перебивающее солнечный свет. Скрипучие половицы крыльца вели к синей двери с нарисованным на ней мистическим глазом и к наружной лестнице, поднимающейся по южной стене дома, скорее всего не являвшейся частью исходного проекта. Скромная табличка указывала, что офис частного детектива располагается на втором этаже.

Дом стоял среди огромных фирмиан платанолистных [83], одна из которых своей кроной накрывала ступени. Дерево не обрезалось много лет. Переплетенные сухие ветви грозили опасностью пожара жильцам и могли служить идеальным пристанищем для живущих на деревьях крыс.

Поднимаясь к верхней площадке, Микки слышала шуршание грызунов, карабкающихся по вертикальным тоннелям, словно они следовали за ней, не выпуская из виду.

Когда никто не ответил на звонок, Микки постучала. Когда не ответили на стук, вновь нажала на кнопку звонка.

Наконец, в награду за настойчивость, дверь открыл высокий, широкоплечий, интересный мужчина с грустными глазами. В кроссовках, брюках и гавайской рубашке. Чисто выбритый.

– Вы – женщина, у которой возникли какие-то проблемы, – с ходу заявил он, – но я больше этим не занимаюсь.

– Может быть, я из окружного управления по борьбе с грызунами и пришла поговорить о крысиной ферме, которую вы устроили на этом дереве.

– Тогда вы напрасно растрачиваете свой талант.

Ожидая продолжения в лучших традициях Ф. Бронсон, Микки огрызнулась:

– Да? И как мне вас понимать?

– Это не оскорбление, если вы вдруг обиделись.

– Не оскорбление? Значит, талант? Вы думаете, мне следует сменить профессию или что?

– Это не ваш уровень. Я хотел сказать, вы можете дать пинка и тем, кто побольше крысы.

– Вы – частный детектив?

– Раньше был. Как я и сказал, контора закрыта.

Она не позвонила заранее, поскольку опасалась, что до ее приезда он наведет справки и узнает о нулевом состоянии ее финансов. Но, прибыв на место, поняла, что большинство клиентов частного детектива не из тех, кому «Америкэн экспресс» предлагает платиновые кредитные карточки.

– Я – Микки Белсонг. Я не работаю в управлении по борьбе с грызунами, но с крысами у вас точно проблема.

– Как и у всех, – ответил он, и каким-то образом ему удалось показать, что речь он ведет не о длиннохвостых грызунах.

Он уже начал закрывать дверь, но Микки успела поставить ногу на порог.

– Я не уйду, пока вы не выслушаете меня… или не сломаете мне шею и сбросите вниз.

Он вроде бы обдумывал второй вариант, разглядывая ее шею.

– Вам следует нести слово Иисуса, от двери к двери. К четвергу весь мир был бы спасен.

– Вы очень помогли одной женщине, которую я знала. Она попала в отчаянное положение, не могла много заплатить, но вы ее здорово выручили.

– Как я понимаю, вы тоже не можете много заплатить.

– Часть наличными, часть – распиской. Мне потребуется время, чтобы полностью расплатиться с вами, но если я этого не сделаю, то сама переломаю себе ноги, чтобы избавить вас от лишних хлопот.

– Какие это хлопоты. Мне, скорее всего, понравится. Но дело в том, что я больше не частный детектив.

– Женщину, которой вы помогли, звали Уинетта Дженкинс. Она тогда сидела в тюрьме. Там я с ней и познакомилась.

– Конечно. Я ее помню.

Уинетта позаботилась о том, чтобы ее шестилетний сын, Дэнни, жил с ее родителями, пока она будет сидеть в тюрьме. Но через неделю после того, как женщина начала отбывать срок, ее бывший муж, Вин, забрал ребенка к себе. Правоохранительные органы вмешиваться отказались, потому что Вин был законным отцом ребенка. При этом он крепко пил, поколачивал жену, а иной раз и сына, поэтому Уинетта знала, что ребенок будет жить в страхе, который останется с ним на всю жизнь. О Фарреле она услышала от другой заключенной и убедила родителей обратиться к нему. В течение двух месяцев Фаррел предоставил полиции убедительные доказательства преступной деятельности Вина. Того арестовали, осудили и забрали у него Дэнни, после чего мальчик вновь отправился к родителям Уинетты. Они потом говорили, что Фаррел взялся за это дело, не сулившее никакой прибыли, потому что оно касалось попавшего в беду ребенка, а Фаррел, похоже, очень любил детей.