Дин Кунц - До рая подать рукой

Подозрительная тишина клубилась в спальне, словно он выжидал, стараясь уловить момент, когда сможет поймать ее с пингвином в руках… не для того, чтобы отругать или наказать – просто позабавиться.

Лайлани двинулась из гостиной к камбузу, остановилась посередине. С тревогой всмотрелась в заднюю часть дома на колесах.

Дверь в ванную-прачечную открыта, за ней – полумрак, упирающийся в закрытую дверь спальни.

Тонкая полоска теплого желтого света пробивалась между дверью и порогом. Странное дело. Обычно Престона Мэддока не вдохновлял романтический свет прикрытой шелком настольной лампы или свечей. По большей части он предпочитал темноту, возможно, чтобы представлять себе, что спальня – морг, кровать – гроб. Иногда…

Желтый свет погас. Темнота соединила дверь с порогом. А потом Лайлани вновь различила щель: ее высветил экран телевизора. Двигающиеся по нему фантомы отбрасывали свои призрачные тени на стены спальни.

Она услышала знакомые звуки, музыкальную заставку «Лиц смерти». Этот отвратительный документальный видеофильм включал уникальные, заснятые на пленку свидетельства смерти и того, что происходило потом, уделяя особое внимание человеческим страданиям и трупам в различной степени растерзанности и разложения.

Престон смотрел этот видеофильм так часто, что наверняка запомнил каждый омерзительный эпизод, точно так же, как запоминали каждый кадр фанаты « Стар трек III: Поиски Спока » и могли слово в слово повторить любой диалог. Иногда Синсемилла составляла ему компанию: восхищение этим документальным фильмом стояло за страстью к фотографированию дорожных аварий.

Сама Лайлани после нескольких минут просмотра «Лиц смерти» вырвалась из удерживающих ее рук Синсемиллы и с тех пор отказывалась смотреть на это буйство жестокости. То, что зачаровывало псевдоотца и пчеломатку, у Лайлани вызывало тошноту. Помимо рвотного рефлекса, видеофильм пробудил в ней такую острую жалость к реальным умершим и умирающим людям, которых она увидела на экране за три или четыре минуты, проведенные перед телевизором, что она заперлась в туалете, сотрясаясь от рыданий.

Иногда Престон называл «Лица смерти» сильным интеллектуальным стимулятором. Случалось, он характеризовал этот документальный фильм как авангардное искусство, настаивая, что его привлекает не содержание, но творческий подход к освещению столь щекотливой темы.

«По правде говоря, – думала Лайлани, – если тебе даже девять с небольшим лет, нет нужды быть вундеркиндом, чтобы понимать, что это видео воздействует на доктора Дума точно так же, как эротические фильмы, поставленные на поток «Плейбоем», воздействуют на большинство мужчин. Ты это понимаешь, само собой, но только не хочется часто и глубоко над этим задумываться».

Музыка стала тише: Престон убрал звук. Ему нравилось, чтобы звучала она едва слышно, поскольку куда большее удовольствие доставляли ему сами умирающие или разлагающиеся люди, а не крики боли и отчаяния.

Лайлани ждала.

Призрачный свет мерцал под дверью, бледные призраки двигались по экрану.

По ее телу пробежала дрожь, когда она поняла, что Престон включил видеокассету не для отвода глаз, чтобы потом застигнуть ее врасплох. Любовь… или то, что выдавалось на борту «Легкого ветерка» за любовь… цвела пышным цветом.

Лайлани смело прошла на камбуз, включила свет над раковиной, который ранее выключил Престон, выдвинула ящик со столовыми приборами. Вытащив из матраса нож для чистки фруктов, он не вернул его к остальным ножам. Пропал и мясницкий нож, и нож для резки хлеба… собственно, все ножи. Исчезли.

Она продолжила инспекцию. Чайные ложки, столовые ложки, десертные ложки лежали в своих ячейках. Ножей для стейков нет. Как нет и столовых ножей, пусть и слишком тупых для того, чтобы служить эффективным оружием. Участь ножей разделили и вилки.

Ящик за ящиком, одну секцию буфета за другой, Лайлани обследовала камбуз, уже не заботясь о том, что Престон может ее поймать. Ей требовалось найти оружие, чтобы защищаться.

Да, конечно, с помощью напильника или рашпиля она могла бы заточить обычную чайную ложку, превратив ее в острый нож. Может, ей бы удалось это сделать и в доме на колесах, пусть ее левая рука немного деформированная, немного неуклюжая и напоминает недожаренный оладушек. Но как это сделать, не имея напильника или рашпиля?

К тому времени, когда Лайлани открыла последний ящик, проверила последнюю полку, заглянула в посудомоечную машину, она поняла, что Престон убрал из дома на колесах все, что могло бы служить оружием. Он также очистил камбуз от приспособлений, которые могли бы заменить напильник или рашпиль и переделать ту же чайную ложку в смертоносное орудие.

Он готовился к завершению игры.

Может, им предстояло ехать в Монтану после встречи с излеченным инопланетянами психом из Нанз-Лейк. А может, Престон решил пожертвовать симметрией, не хоронить ее в одной могиле с Луки и убить прямо в Айдахо.

После стольких лет, проведенных на борту «Легкого ветерка», камбуз она знала как свои пять пальцев, однако чувствовала себя совершенно потерянной, словно заблудилась в чащобе первобытного леса. Она медленно поворачивалась вокруг своей оси, словно искала тропку, которая могла вывести ее в знакомые места, но поиски не давали результата.

Слишком долго она исходила из того, что до дня рождения ей ничего не грозит, что у нее будет время, чтобы найти путь к спасению. И в итоге не позаботилась о запасных вариантах. Пропажа ножа во всех смыслах оставила ее с пустыми руками.

По всему выходило, что Престон изменил дату расправы раньше, чем Лайлани обратилась за помощью к официантке кафетерия. Доказательством тому служили исчезнувшие ножи, которые он, должно быть, убрал из дома на колесах ночью, до того, как ранним утром привез ее и Синсемиллу в гараж, чтобы загрузить в «Легкий ветерок».

Она оказалась совершенно не подготовленной к борьбе за свободу. Но, похоже, ей следовало подготовиться к воскресенью, когда они намеревались прибыть в Нанз-Лейк.

А до этого момента ей оставалось только одно: создавать у Престона впечатление, что она не раскрыла замену спрятанного ножа для чистки фруктов и овощей на пингвина и не заметила исчезновения из кухни всех режущих и колющих предметов. Ему нравилось дразнить ее, и она не желала, чтобы он знал, каким она охвачена страхом, не хотела, чтобы он наслаждался испытываемым ею ужасом.

А кроме того, узнав, что ей известно о пингвине, он мог еще ближе сдвинуть день казни. Мог и не дожидаться, пока они приедут в Айдахо.

Поэтому она, как обычно, убрала со стола. Остатки еды положила в холодильник. Вымыла пластиковые ложки (только ложки!), которые Престон принес вместе с едой, и бросила в мусорный контейнер.