Дин Кунц - Город Ночи

Он чувствует, что его дом именно здесь, а совсем не в «Руках милосердия». Он чувствует себя в такой безопасности, что может есть коричневую еду. Возможно, потом он решится попробовать и розово-желтое клубнично-банановое мороженое. Здесь, в этих стенах, возможно все.

К тому времени, когда количество мороженого в контейнере уменьшилось наполовину, Рэндол знает, что никогда отсюда не уйдет. Это его дом.

В истории человечества можно найти множество примеров того, как Старые мужчины умирали (и убивали), защищая свои дома. Рэндол Шестой историю знает не очень хорошо, по истории в него загрузили только два гигабайта.

Вырвать его из этого места и вышвырнуть в шумный и яркий мир — все равно что убить. Таким образом, любая попытка заставить его покинуть свой дом должна рассматриваться как нападение, а потому он имеет право на самозащиту.

Это его дом. И всеми силами он будет защищать свои права на него.

Рэндол Шестой слышит, как кто-то спускается по лестнице.

Ганни Алекто, водитель одного из галеонов, вошла в лачугу, которая служила кабинетом управляющего, села на край стола Ника Фригга.

— Кабан, какао, каркас, кипарис, кирка, койка.

Ник не ответил. У нее всегда возникали проблемы с нужным словом. И не имело смысла пытаться угадать, какое именно слово ей требовалось. Она только сильнее запутывалась.

— Король, кочегар, крен, крот, крыса. Крыса! — она нашла нужное существительное. — Ты обратил внимание на крыс?

— А что с ними?

— Что с кем?

— С крысами, Ганни.

— Ты это тоже заметил?

— Заметил что?

— Крысы ушли.

— Ушли куда?

— Если б я знала, то не спрашивала бы тебя.

— Спрашивала о чем?

— Где крысы?

— У нас всегда есть крысы.

Ганни покачала головой.

— Не здесь. Не теперь. Больше нет.

Выглядела Ганни как кинозвезда, только грязная. Ник не знал, почему Виктор создал ее такой красоткой и определил на свалку. Может, его забавлял контраст между ее внешностью и работой. А может, создавал Ганни по образу и подобию какой-то Старой женщины, которая отвергла его или как-то еще ему насолила.

— Почему бы тебе не выйти отсюда и не поискать слонов? — предложила Ганни.

— Ты о чем сейчас говоришь… о слонах?

— Ты не найдешь их, как и крыс. Когда я разравнивала мусор, они встречались мне постоянно, разбегались во все стороны из-под ножа бульдозера, а последние три дня я их не вижу.

— Может, теперь они зарываются глубже, по мере того, как мы наполняем котлован.

— Так у нас их пять? — спросила Ганни.

— Пять крыс?

— Я слышала, сегодня привезли пять трупов Старых.

— Да, — кивнул Ник, — и еще троих утраченных.

— Значит, вечером повеселимся. Слушай, жарковато сегодня.

— Луизианское лето, что ты хочешь.

— Я не жалуюсь, мне нравится солнце. Я бы хотела, чтобы оно светило и ночью.

— Когда светит солнце, ночи быть не может.

— В этом и проблема, — согласилась Ганни.

Разговор с Ганни Алекто всегда держал его в напряжении. Красотка, конечно, и с галеоном справлялась ловко, но мысли у нее постоянно скакали, что сказывалось по ходу разговора.

У каждого Нового человека был свой ранг. На самом верху находились Альфы, правящая элита. За ними следовали Беты и Гаммы.

Ник, как управляющий свалкой, был Гаммой. Работали у него только Эпсилоны.

Эпсилонов создавали и программировали для тяжелого физического труда. Они не слишком-то отличались от машин, и в будущем им предстояло заменить собой многих заводских роботов.

Никакой классовой зависти среди Новых людей не допускалось. Согласно заложенной программе каждый был полностью доволен рангом, с которым родился, и не стремился подняться выше по социальной лестнице.

Эпсилоны вроде Ганни Алекто, при прямой информационной загрузке, разумеется, получали гораздо меньше знаний, чем Гаммы вроде Ника. А объем закачанной в него информации не шел ни в какое сравнение со знаниями любого Беты и уж тем более Альфы.

Помимо плохого образования, Эпсилонов отличали и слабые умственные способности. Последнее указывало на то, что мозг им конструировали не с таким тщанием, как мозги Гамм, Бет и Альф.

— Убегать, увечье, уголь, удав, уединение, утратить. Утратить! Утраченные! Ты сказал, их у нас трое. Как эти трое выглядят?

— Я их еще не видел, — ответил Ник.

— Они будут глупо выглядеть.

— Я в этом уверен.

— Глупо выглядящие утраченные. Вечером позабавимся.

— С нетерпением этого жду. — И тут Ник говорил чистую правду.

— И куда они подевались?

— Грузчики положили их в холодильную камеру.

— Крыс?

— Я думал, ты про утраченных.

— Я про крыс. Недостает мне этих маленьких зверьков. Ты не думаешь, что у нас появились кошки, а?

— Я не видел никаких кошек.

— Тогда бы стало понятно, почему нет крыс. Но, если ты не видел кошек, я тебе верю.

Если бы Ганни пришлось жить среди Старых людей, она бы не смогла сойти за одну из них… или ее определили бы в слабоумные.

Но для нее не было жизни вне свалки. Она находилась на территории «Кроссвудс» двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, спала на койке в одном из трейлеров, которые служили общежитиями.

Несмотря на все ее недостатки, была отличной бульдозеристкой, и Ника радовало, что она в его команде.

Ганни слезла с краешка стола.

— Ладно, возвращаюсь в котлован… а вечером повеселимся, да?

— Обязательно повеселимся, — кивнул Ник.

После разговора с Кристиной Эрика Гелиос прошлась по тем комнатам особняка, которые еще не видела.

Роскошный домашний кинотеатр убранством в чем-то копировал залы дворцов Санкт-Петербурга. Этим Виктор почтил память своего бывшего друга, Иосифа Сталина, коммунистического диктатора и мистика.

После крушения Третьего рейха, которое стало страшным ударом для Виктора, Иосиф Сталин направил огромные средства на исследования, связанные с созданием Новой расы. Иосиф настолько уверовал в способность Виктора создать полностью контролируемых людей, что по его приказам так или иначе умертвили сорок миллионов граждан Советского Союза еще до того, как Виктору удалось отработать технологию резервуаров сотворения.

Стремясь жить вечно, Иосиф позволил применить на себе некоторые из методов, с помощью которых Виктор успешно продлевал собственную жизнь (на тот момент он прожил почти что двести лет). К сожалению, у Сталина, вероятно, была не выявленная раньше опухоль мозга или какая-то другая болезнь, потому что на тот период, когда он проходил процедуры, способствующие продлению жизни, он напрочь оторвался от реальности и превратился в параноика.

А потом на ладонях Сталина начали расти волосы, чего никогда не случалось с Виктором. Более того, Сталина начали охватывать приступы неконтролируемой ярости, которую он вымещал или на окружающих его людях, или на мебели, а то и на собственных сапогах.