Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

– Она не поверит, – сказал он.

– Нет, но я смогу придумать что-то, чему она поверит и что ты настолько же не выносишь.

Он посмотрел на меня:

– Ты этого не сделаешь.

– Вполне могу.

– Это похоже на начало шантажа. Чего ты хочешь?

Я смотрела пристально, изучала это непроницаемое лицо.

– Так ты признаешь, что Донна и ее команда настолько тебе важны, что шантаж сработает?

Он глянул на меня безжалостными глазами, и снова лицо его стало непроницаемым. Но этого теперь было недостаточно. В его броне образовалась брешь, куда мог бы въехать грузовик.

– Они заложники, Эдуард, если кому-то это придет в голову.

Он отвернулся от меня, закрыв глаза.

– По-твоему, ты сказала мне что-то такое, о чем я сам не думал?

– Извини, ты прав. Вроде как учить бабушку пироги печь.

– Чего? – Он повернулся, почти смеясь.

– Старая поговорка. Означает учить кого-то тому, чему он сам тебя научил.

– И чему я тебя научил? – спросил он, и лицо его снова стало серьезным.

– Тут не во всем твоя заслуга. Смерть матери была моим ранним уроком, и я узнала, что самый дорогой тебе человек может умереть. Если другие знают, что тебе кто-то дорог, они могут этого человека использовать против тебя. Ты спрашиваешь, почему у меня нет романов с людьми? Они бы стали заложниками, Эдуард. Моя жизнь слишком полна насилия, чтобы приковать к своей ноге пушечное ядро привязанности. Ты меня этому научил.

– А сейчас я сам нарушил это правило, – сказал он тихо.

– Ага.

– А куда же нам определить Ричарда и Жан-Клода?

– Я тебя заставила ощутить неловкость, так ты платишь тем же?

– Ты просто ответь.

Я подумала секунду-другую и ответила правдиво, потому что последние полгода я много думала об этом – о них.

– Жан-Клод настолько не пушечное ядро, что даже вопроса нет. Если кто-то из тех, кого я знаю, и может о себе позаботиться, то это Жан-Клод. По-моему, прожив четыреста лет, научишься выживать.

– А Ричард?

Эдуард, задавая этот вопрос, испытующе смотрел мне в лицо – так, как обычно делаю я, изучая его, и я впервые подумала, что сейчас на моем лице чаще ничего не выражается, чем прежде. Я стала прятать свои чувства, мысли, эмоции, даже когда не собиралась ни от кого их скрывать. Знает ли человек, что на самом деле написано на его лице?

– Ричард может выжить после выстрела в грудь в упор из дробовика, если дробь не серебряная. А ты можешь то же сказать о Донне?

Прямолинейно, может, даже грубовато с моей стороны, но ведь это была правда.

Веки Эдуарда опустились как шторы, которые должны были что-то скрывать за собой. Но за ними никого не было. С таким лицом он иногда убивал, хотя случалось, что в эти минуты оно выражало радость, какой я при других обстоятельствах у него не видела.

– Ты мне говорила, что они льнут к твоей человеческой сути. А можно сказать, что ты льнешь к их сути монстров?

Поглядев в его непроницаемое лицо, я кивнула.

– Да, я не сразу поняла и еще позже приняла это. Я слишком многих потеряла в своей жизни, Эдуард. И мне это надоело. Сейчас есть хорошие шансы, что мальчики меня оба переживут. – Я подняла руку, не давая ему заговорить. – Я знаю, что Жан-Клод не живой. Можешь мне поверить, я это знаю лучше тебя.

– Серьезный у вас вид, ребята. Дело обсуждаете?

Бернардо вошел в комнату в синих джинсах – и больше ни в чем. Волосы он заплел в свободную косу. Он прошлепал к нам босиком, и у меня стеснилось в груди. Именно так любил расхаживать по дому Ричард. Он надевал рубашку и ботинки только для выхода наружу или если кто-то приходил.

Я смотрела, как ко мне идет очень красивый мужчина, но на самом деле я видела не его. Я видела Ричарда, я тосковала по нему. Вздохнув, я попыталась сесть прямее. Может, это мне чутье подсказывало, но я могла поручиться, что Эдуард не станет вести задушевный разговор с Бернардо, тем более про Донну.

Эдуард тоже выпрямился.

– Нет, мы не говорили о деле.

Бернардо посмотрел на нас обоих по очереди, на губах его играла улыбка, чего нельзя было сказать о глазах. Ему не понравился ни наш серьезный вид, ни то, что разговор шел не о деле, а он не знал, о чем. Я бы спросила. Эдуард бы мне не сказал, но я бы все равно спросила. Быть женщиной – это иногда преимущество.

– Ты говорил, что у тебя есть досье по случаям в Санта-Фе, – напомнила я.

Эдуард кивнул и встал.

– Я их принесу в столовую. Бернардо, проводи ее.

– С удовольствием.

Эдуард сказал:

– Обращаться с Анитой как с девушкой с твоей стороны будет ошибкой, Бернардо. Это разозлит меня настолько, что придется тебя заменить даже на этом позднем этапе.

С этими словами он вышел через правую дальнюю дверь. Пахнуло ночным воздухом, послышался стрекот цикад, и дверь закрылась.

Бернардо глядел на меня, качая головой.

– Никогда не слышал, чтобы Эдуард так говорил о какой-нибудь женщине, как говорит о тебе.

Я подняла брови:

– То есть?

– Он говорит так, будто ты очень опасна.

В этих темно-карих глазах светился ум, который скрывался за красивой внешностью и очаровательной улыбкой. Ум этот не был виден, когда Бернардо натягивал маску монстра. Впервые я подумала, что будет ошибкой его недооценить. Он был не просто человек с пистолетом. А кем еще – предстояло узнать.

– А я что, должна сказать: да, я опасна?

– А это так? – спросил он все с тем же внимательным выражением на лице.

Я в ответ улыбнулась:

– Ладно, по коридору ты пойдешь впереди.

Он склонил голову набок:

– А почему нам не пойти вдвоем, рядом?

– Потому что коридор слишком узок. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься, но ты действительно думаешь, что я застрелю тебя в спину? – Он широко развел руками и медленно повернулся. – Куда бы я мог спрятать оружие?

Когда он описал полный оборот, на лице его была все та же чарующая улыбка.

Я не купилась.

– Пока я не переберу эти густые волосы и не охлопаю тебя по штанам, я буду считать, что ты вооружен.

Улыбка чуть поблекла.

– Мало кто подумал бы о волосах.

Значит, у него действительно что-то спрятано. Если бы он на самом деле был безоружен, он бы поддразнил меня и предложил себя обыскать.

– Наверняка нож. Для пистолета, даже для «дерринджера», у тебя волосы недостаточно густые.

Он протянул руку за голову и вытащил узкий клинок, вплетенный в волосы. Потом он стал играть ножом, вертя его то за лезвие, то за рукоятку, пропуская через длинные тонкие пальцы.

– Это благодаря этническим навыкам ты так хорошо владеешь ножом? – спросила я.

Он засмеялся, но как-то невесело. Еще раз перекрутив лезвие в руке, он перехватил его за рукоятку, и я напряглась. Я стояла за диваном, но если он действительно умеет обращаться с ножом, у меня не хватит времени скрыться или выхватить пистолет. Слишком он был близко.