Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

– Почти все поехали на пикник в горы с ночевкой, это было заранее запланировано. Но остальные взяли машины ранчо, которые держат для гостей, и уехали.

– Не продолжай, – сказала я. – Почувствовали беспокойство, им не сиделось на месте, и они вынуждены были покинуть дом.

Рамирес кивнул.

– Как и соседи вокруг тех, прежних домов.

– Рамирес, это чары, – сказала я.

– Не заставляй меня напоминать, что я просил называть меня по имени.

Я улыбнулась и отвела взгляд от его дразнящих глаз.

– Эрнандо, это либо чары, либо какая-то способность этой твари наводить страх, ужас на тех, кого она не собирается убивать или увечить. Но я думаю, что чары.

– Почему?

– Потому что слишком избирательно действие для природной способности, вроде как у вампира – гипнотизировать глазами. Вампир может зачаровать одного человека в комнате, полной народу, но не может зачаровать целую улицу за исключением одного дома. Для этого надо уметь организовать магическую силу, а это означает чары.

Он подобрал сухую травинку, покатал в пальцах.

– Значит, мы ищем ведьму.

– Я кое-что знаю о ведьмах и других приверженцах колдовства и не знаю ни одной ведьмы, которая в одиночку или даже с целым ковеном была бы на такое способна. Я не отрицаю, что где-то тут замешан чародей-человек, но здесь поработало что-то действительно неотмирное, нечеловеческое.

– На сломанной двери мы нашли следы крови.

Я кивнула:

– Приятно, что хоть кто-нибудь сообщает мне о каких-то фактах, когда мы уже что-то нашли. Здесь все, и Тед в том числе, держат карты поближе к груди, и я почти все время трачу в поисках того, что другие уже выяснили.

– Спрашивай меня, и я отвечу на все твои вопросы. – Рамирес отбросил былинку. – А сейчас нам лучше вернуться, пока твоя репутация не погибла ни за что.

Я не стала спорить. Назначь любую женщину работать среди мужчин, и слухи поползут тут же. Если ты сразу не внесешь ясность, что ты вне досягаемости, начинается еще и конкуренция. Некоторые мужчины пытаются либо изгнать тебя из города, либо залезть тебе под юбку. Другого обращения с женщиной они себе даже представить не могут. Если ты не объект секса, значит, ты угроза. Мне в таких случаях всегда интересно, как у них прошло детство.

Эрнандо встал, отряхивая траву и пыль со штанов. Кажется, у него было детство безоблачное или, во всяком случае, он с ним удачно расстался. За это его родители заслужили похвальную грамоту. Когда-нибудь он приведет домой хорошую девушку и заведет хороших детей в хорошем доме, работая по выходным во дворе, а каждое воскресенье обедая то у одних бабушки с дедушкой, то у других, по очереди. Замечательная жизнь, если можешь себе ее обеспечить. А ему еще надо раскрывать убийства. Не все сразу делается.

А что имею я, если честно? Для кризиса среднего возраста я еще слишком молода, а для угрызений совести уже слишком стара.

Мы направились обратно к машинам. Я снова обнимала себя за плечи, потом заставила себя опустить руки и пошла рядом с Рамир… с Эрнандо как ни в чем не бывало.

– Маркс мне сказал, что один из прибывших первым копов чуть не лишился горла. Как это вышло?

– Я здесь был не с самого начала. Лейтенант меня вызвал не сразу. – В голосе его прозвучала жесткость. Да, он был мягок, но ездить на себе не позволял. – Но я слышал, что трое выживших напали на полицейских. Пришлось их успокоить дубинками. Они продолжали пытаться драть полицейских на части.

– А зачем? И как это у них получилось? Я в том смысле, что, если с человека ободрать кожу и оторвать куски тела, он в бой не рвется.

– Я помогал перевозить кое-кого из первых выживших, и они не дрались. Просто лежали и стонали. Это были раненые, и они вели себя как раненые.

– Есть какие-то следы Тада Бромвелла, сына выживших на том месте убийства, что я видела?

Эрнандо выкатил глаза:

– Маркс тебе не сказал?

Я покачала головой.

– Ну и мудак!

Я согласилась, а вслух спросила:

– Так что, нашли тело?

– Он жив. Ездил на пикник с друзьями.

– Он жив, – повторила я.

Тогда чья душа витала в спальне? Вслух я этого не сказала, потому что про душу полиции сообщить забыла. Маркс и без того был готов вышвырнуть меня из города. И если бы я заговорила о парящей под потолком душе, он бы крикнул дров и спичек.

Но в этой комнате кто-то умер, и душа все еще не знала, куда отправиться. Почти всегда, когда душа витает, она витает возле тела, возле останков. В этом доме жили трое. Двое изувечены, мальчик где-то в другом месте.

У меня мелькнула мысль.

– А эти свежие жертвы дрались, пытались кусать полицейских?

Он кивнул.

– Это точно, что они кусали? Не просто били, но будто хотели жрать?

– Насчет жрать не знаю, но все раны – от укусов. – Он странно посмотрел на меня. – Ты до чего-то додумалась.

Я кивнула:

– Может быть, и так. Мне надо сначала увидеть второе тело, то, что за дверью, но потом, я думаю, пора возвращаться в больницу.

– Зачем?

Я пошла вперед, и он поймал меня за руку выше локтя и повернул к себе. В его глазах искрилась свирепость, от напряжения дрожала рука.

– Ты здесь всего два дня, я уже неделями бьюсь. Что ты знаешь, чего не знаю я?

Я подчеркнуто посмотрела на его руку и подождала, пока он отпустит, но все-таки сказала. У него уже на этой почве кошмары, а он еще не допер.

– Я – аниматор. Зарабатываю на жизнь тем, что поднимаю зомби. Мертвые – моя специальность. Общее у всех живых мертвецов – от гулей и зомби до вампиров – это то, что они должны питаться от живых, чтобы поддержать свое существование.

– Зомби не едят людей, – возразил он.

– Если зомби поднят, а поднявший его аниматор теряет контроль, зомби может стать диким. Плотоядным зомби.

– Я думал, это все сказки.

Я покачала головой:

– Нет, я это видела.

– Ладно, но к чему ты клонишь?

– К тому, что выживших может и не быть. Может быть, есть только мертвецы и живые мертвецы.

Он побледнел в буквальном смысле слова. Я взяла его за локоть, чтобы поддержать, но он не падал.

– Все в порядке, ничего. – Он посмотрел на меня. – И что делают с плотоядным зомби?

– Если он уже обезумел, сделать ничего нельзя, только уничтожить его. Единственный для этого способ – огонь. Хорошо действует напалм, но любое пламя подойдет.

– Нам никогда не разрешат поджарить этих людей.

– Если мы не докажем, что я говорю правду.

– А как ты можешь это доказать?

– Пока не знаю, но поговорю с доктором Эвансом, и что-нибудь решим.

– А почему прежние жертвы были покладистые, а эти озверели?

– Не знаю. Может быть, изменилось заклятие или сам монстр стал сильнее. Просто не знаю, Эрнандо. Если я окажусь права насчет того, что выживших нет, то, значит, сегодня меня осенила блестящая идея.