Алексей Атеев - Холодный человек

– А кем же еще! И только когда она показалась, пришлось поверить. И все равно особого ужаса я не ощутил.

– Может быть, потому, что все происходило в домашней обстановке?

– Возможно. Но ведь и ты, насколько я понимаю, не особенно боялась. Иначе, как объяснить тот факт, что ты ночью ходила на кладбище? Скажи честно, испытывала страх?

– Как тебе объяснить… Было, конечно, но скорее я чувствовала сильное любопытство. Ну и еще, конечно, надежду, что мне помогут и мечты мои сбудутся.

– Приехали, – неожиданно прервав беседу, сообщил Жюль Верн. – Вон в том доме живет твоя Бурдымагина. – Он указал на серую девятиэтажку. – В сто восьмой квартире. Пойдем?

– Как-то страшно.

– Чего же тут страшного? Мертвецов не боишься, а тут…

– Сто лет не видела ее. Может, и не узнает.

– Узнает! Идем скорее.

Поднявшись на лифте на последний этаж, они нашли нужную дверь и позвонили. Открыли сразу же. На пороге стояла Катя. Это была весьма упитанная и при этом невысокая дама, своими формами и пестрой одеждой напоминавшая расписной детский мячик.

– Вам кого? – действительно не узнав Веру, спросила она.

– Наверное, вас, – сказал Жюль Верн. – Вы ведь Бурдымагина?

– Была Бурдымагина, а теперь – Найденова. А вам, товарищи, чего надо?

– Не узнаешь меня? – спросила Вера.

– Нет. Не узнаю. Постой, постой!.. Ну-ка, повернись в профиль. Кажется, Воропаева?.. Вера Воропаева!

– Вот и встретились старые подруги! – обрадовался Жюль Верн.

– Да мы и подругами-то особыми не были, – растерянно сказала Катя. – Ой, чего это я… Проходите.

– Можно на кухню, – раздеваясь, заметил Жюль Верн.

– Зачем на кухню? Прошу в гостиную.

Парадная комната выглядела точно так же, как выглядят сотни тысяч подобных комнат во всех уголках нашей необъятной родины. Недорогая стенка, тусклый глаз телевизора, ковры на стенах и на полу.

– Садитесь. – Катя указала на низкую тахту.

Верины коленки почти уперлись в подбородок.

– Я лучше на стул, – сказал Жюль Верн.

– Ну, как хотите. Чаю?

– Можно, – ответил парень.

Хозяйка удалилась.

– И о чем нам говорить? – шепотом спросила Вера.

– Как о чем? Расскажи ей, что к чему, а потом спроси…

– О чем она должна спросить? – поинтересовалась неожиданно появившаяся хозяйка.

– Мы вот зачем пришли… – начала Вера. – Помнишь детство?

– Чего-чего?!

– Детство наше! Как летом собирались…

– Ну, еще бы, – расцвела Катя. – Лучшее время жизни. Как переехали сюда, все как будто серым стало. Я очень жалею, что мы съехали с Кладбищенской заставы. Тут, конечно, вроде как лучше. Квартира трехкомнатная. До работы десять минут. Но не то. В окно глянешь – домищи эти, китайские стены. И трубы. Людишки внизу копошатся, как муравчики. Тоска! А там было раздолье. Зимой сугробы в человеческий рост, летом – трава по пояс. И птички поют в садах так сладко. Рай! Так чего вы хотели узнать?

– Ты кладбище помнишь? – спросила Вера.

– Конечно.

– А склеп фон Торнов?

– Черный такой. Из мрамора вроде…

– Вот-вот. А свои рассказы про баронессу Амалию?

– Ну, еще бы! Эта Амалия, типа, ведьмой была.

– Ты еще говорила: если прийти к склепу ночью, в ненастье, залезть внутрь и попросить Амалию о чем-нибудь, то желание непременно исполнится.

– Что-то такое припоминается. Это мне бабуська рассказывала. Бабуська много сказок знала. Как вечерами начнет болтать, заслушаешься. Только я все же не понимаю, что вам от меня нужно?

– Я вот так и поступила, – потупившись, произнесла Вера.

– Как поступила?

– Пошла ночью на кладбище и попросила…

– У Амалии?

– Ага.

– Ну, ты даешь! И что же попросила?

– Мужа.

– Мужа?! Нашла что просить. Была бы я на твоем месте, попросила, чтоб его, мерзавца, забрали к чертовой матери. Какой от него толк? Зарабатывает мало, выпивает… На баб посторонних заглядывается. Да только ли заглядывается? Уж не знаю, что и думать. Одно слово, урод! Да плевать мне на него. Дальше чего было? Дали тебе мужа?

– В том-то и дело…

– Этого, что ли? – Катя оценивающе оглядела Жюля Верна. – Очень даже неплох. Так ты меня на свадьбу звать приехала?

– Нет, не этого она мне прочит, а другого.

– А ты?

– Он мне не нравится.

– Так ей и скажи.

– Сказала уже. Другого она не желает. Говорит, самого подходящего для тебя отыскала. А я за него не пойду.

– Вот стерва!

– Помоги мне, пожалуйста.

– С радостью, но как? Сводничеством я не занимаюсь.

– Помоги избавиться от этой Амалии.

– Э-э, дорогуша! С удовольствием бы. Да я в этом ничего не понимаю. Вот бабуська, та – другое дело.

– А где бабуська? – спросил Жюль Верн.

– Да где ж ей быть? В своей комнате лежит.

– Поговорить с ней можно?

– Почему бы и нет? Она, правда, малость того… С тараканами в голове. Целыми днями молчит, а то шептать чего-то начинает. Ходит, зараза, по квартире из угла в угол и шепчет, шепчет… А чего шепчет, не разобрать. Годков-то ей, считай, девяносто. Но на это не стоит обращать внимания. Коли разговорить ее, так потом не остановишь. Хорошо бы ей налить рюмашку для разгону. Только у меня нет. Мужик мой, скотина, если дома спиртное завелось, враз найдет. Прячь не прячь, носом, гад, чует.

– А у меня с собой есть, – заявил Жюль Верн, пошел в прихожую и вернулся, неся в руках чекушку. – Хватит столько?

– Вполне, – ответствовала Катя. – Пойду посмотрю, что там бабуська делает.

– А ты предусмотрительный, – с добродушной насмешкой произнесла Вера, обращаясь к Жюлю Верну. – Водкой вон запасся.

– Всегда таскаю в кармане мерзавчик на всякий случай. Ведь не знаешь, когда пригодиться сможет.

– Бабуська не спит и поговорить с вами может, – сообщила вернувшаяся Катя. – Я ей сказала, зачем пришли, так она обрадовалась. Скучно ведь целыми днями по дому бродить или в телик пялиться. Идемте.

В бабуськиной комнате царила спартанская нищета. Здесь имелись лишь кровать, тумбочка и пара стульев, а из предметов роскоши настенный коврик с пасущимися оленями. В комнате кисло пахло старухиными юбками и давно не мытым телом.

Сама же бабка, в отличие от внучки, оказалась высокой и костистой, а вид имела суровый и даже как бы надменный. Только голубые глаза по-молодому поблескивали на изборожденном глубокими морщинами лице.

Старуха с любопытством взирала на гостей.

– Прихворнула я чего-то, – в ответ на приветствие сообщила она.

– А мы вас полечим, – заявил Жюль Верн.

– Сию минуту все организую, бабуся, – засуетилась Катя.

Вскоре на тумбочку был поставлен жостовский, расписанный кроваво-красными розами поднос, на котором высилась старинная рюмка мутно-голубого стекла, имелись тарелка с кислой капустой, сдобренной луком и постным маслом, наполовину опустошенная селедочница и кусок черного хлеба.