Михаил Тырин - Кладбище богов

Лисин знал, что самовоспламеняющаяся завеса придержит противника на пару минут, но и это было немало.

– Сколько у тебя охраны? – процедил он в ухо полицмейстеру и дернул вверх его связанные руки, от чего суставы чуть хрустнули.

– Да нет у меня никакой охраны! – Лисин заметил, что по лицу пленника скатываются слезы. – Это местные, я их кормлю, они меня защищают.

– Плохо защищают, – ухмыльнулся сержант. – Наверно, плохо кормишь. Сколько их?

– Не знаю… тут примерно полтора десятка живых. Разве их посчитаешь?

Сержант только зарычал от досады. Пятнадцать бойцов, пусть даже неказистых, – это проблема. Неизвестно, правда, сколько из них успеют доковылять…

Они уже перебирались по мосткам через «генераторный зал». Оставалось совсем немного. Ашоли вдруг вскрикнул и припал на одну ногу. Лисин с изумлением увидел, что на штанине у него расплывается небольшое кровавое пятно. Через мгновение сознание отметило прозвучавший выстрел из огнемета.

– Не стрелять! – жалобно прокричал Ашоли. Вернее, прохрипел – голос к нему возвращался медленно. – Не в того попали!

Найти стрелявшего оказалось просто – в другом конце зала поднималось черное облачко дыма. Лисин рефлекторно хотел прикрыться пленником, но вспомнил, что ему говорили – «доставить живым любой ценой». И это были не просто слова.

Поэтому сержант поступил наоборот – сам прикрыл пленника собой. Все равно с такого расстояния от простого огнемета только ссадины.

Впрочем, у Лисина был непростой огнемет. Он переключил заряд и, невероятным образом изогнувшись, прицелился, уперев оружие себе в колено. Дождавшись, пока неведомый стрелок пошевелится, он выстрелил.

Заряд ударил в стену над противником и с треском разорвался. Послышался истошный крик, стрелок бросил оружие и забегал кругами, держась за уши. Лисин вскочил и потащил Ашоли дальше, а приблизившись к стрелку, всадил ему в живот обычный заряд, практически в упор. Тот рухнул замертво, крик моментально оборвался.

Они заскочили в проход, ведущий к подземной реке. Лисин уже мысленно поздравил себя, что прошел самый трудный этап, но оказалось, поторопился.

Из какой-то двери выскочило сразу трое – сержант видел их против света и не мог разглядеть ни лиц, ни оружия. Он припечатал Ашоли к стене, а сам встал на колено и вздернул огнемет. До бегущих врагов было всего метров десять.

Выстрел – и один из них сбился с бега и покатился по полу. Одновременно прозвучал выстрел с той стороны. Лисин заметил вспышку и дым, но не сразу понял, что его щеку обожгло раскаленным крошевом.

Он снова выстрелил – и опять удачно: второй с лету уткнулся носом в пол. А вот очередной выстрел не получился. Возможно, огнемет хлебнул-таки грязной жижи, но разбираться с этим было некогда. Третьего встретил нож, проломив ему грудную клетку буквально за пару шагов от Лисина.

Он не успел перевести дыхание, как вдруг увидел очень неприятную вещь – первый раненый копошился на полу и пытался направить в его сторону свой огнемет. Лисин похолодел – стрелять на опережение ему было нечем. Недолго думая, он рванул вперед, не задержавшись даже, чтоб вытащить нож из груди убитого.

Он надеялся, что успеет первым. Но уже было ясно, что не успевает. Черный глаз оружейного ствола смотрел на него.

Грохнул выстрел, Лисин сжался и зажмурил глаза. Но ничего не произошло. Противник лежал на полу и не шевелился. Зато из-за угла выглядывал карлик и приветливо помахивал дымящимся огнеметом.

– Угу-угу-угу…

У сержанта едва не подкосились ноги от пережитого. Он все же собрался с силами и вернулся за Ашоли. Почему-то пахло дымом и щипало глаза. Лисин наконец увидел: тлеет его одежда на груди! Посмотрев внимательнее, он понял, что как раз сюда ему попал заряд из огнемета. Однако пробил и поджег только накидку и рубаху.

А под рубахой были доспехи…

Уже четвертый день Петрович служил в Гостинице, и все это время его не покидало противное зудящее беспокойство. Причиной тому были «постояльцы».

Он еще ни разу не видел никого из существ, которых держали за толстыми железными створками, зато постоянно слышал их. И каждый день общался с ними, правда, очень косвенно.

Утро начиналось с того, что он шел на «кухню» – низкое цилиндрическое помещение, где в пузатых и грязных котлах готовилось варево. Он получал тяжелую скрипучую тележку с большим баком и начинал обход закрепленных за ним коридоров.

Возле каждой двери – остановка. Петрович откидывал в створке особую крышку, похожую на клапан мусоропровода, и вливал туда пятилитровую порцию серой булькающей каши совершенно неаппетитного вида.

В это время ему были слышны звуки из-за двери. Они были очень разные: то стон, то жалкое хлюпанье или плач, то рычание и фырканье, то какой-то хруст и скрежет. Он был уверен, что некоторые из узников в полном смысле слова грызут железные двери.

Они тоже слышали скрип тележки и всякий раз как-то реагировали на его приход. Одного бака хватало примерно на полкоридора, после чего Петрович возвращался на кухню за новой дозой.

В первый же день ему довелось услышать еще кое-что. С одним из «постояльцев» что-то случилось. Он выл так, что было слышно в других коридорах. И бился о дверь как таран, даже стены дрожали. Эти звуки просто сводили с ума. Петрович с ужасом думал, что будет, если дверь не выдержит.

В тот раз боялся не только Петрович, но и сами «постояльцы». Тревожная возня и визг слышались из-за всех дверей.

Потом прибежал Гайда и велел Петровичу скорее уходить в свою комнату. Упрашивать не пришлось. Уходя, Петрович успел кое-что увидеть. С противоположной стороны в коридор быстрыми шагами входил отряд из шести гурцоров. Это были не простые гурцоры, а темные воины – очень высокие, обтянутые ремнями, обвешанные доспехами и оружием. Вдобавок к обычным маскам на лицах у них были эдакие решетки, словно у хоккейных вратарей.

Двое вели на ремнях гомобов – тоже перетянутых кожей и защищенных. Это были не обычные гомобы-дворняжки, а боевая разновидность – массивные, с костяными шипами на сгибах конечностей и в районе шеи.

Вид у гурцоров был очень воинственный, решительный и безжалостный, Петрович ни за что не хотел бы заиметь таких врагов.

Какое-то время, уже находясь в своей каморке, он продолжал слышать вой и грохот, потом все резко прекратилось.

Петрович еще долго не выходил наружу, просто сидел, глядя в одну точку и пытаясь унять дрожь. Затем пришлось вернуться к работе.

Если бы не эти жуткие детали, работа в Гостинице ему бы даже понравилась. По сравнению с тем, что было до этого, разумеется. Здесь он имел свой угол, где мог отдохнуть, не любуясь на муравьиную возню энейцев. Еда здесь была получше. Свободного времени оставалось довольно много, хотя тратить его было особо не на что. Как-то получилось, что и в этой его жалкой жизни нашлось место небольшим радостям.