Максим Макаренков - Дни стужи [litres]

Повешенная девочка в желтом балахоне повелевает планетами. С холодной отрешенностью она истребляет их обитателей и возрождает к жизни, полной боли и страдания… Повешенная чувствует чужое присутствие, поворачивает голову и смотрит на ведуна затянутыми смертной пеленой глазами.

Серые губы растягиваются в оскале, она предвкушает, как поглотит новые миры и жизни.

Черный арлекин, запертый в каменном лабиринте, жонглирует истекающими кровью сердцами и смеется, смеется…

Залитая солнцем лесная поляна, безмолвное синее небо, полное золотого медового тепла. Птичий гомон.

Едва заметно колышется трава, и Стас замечает, как поблескивает вода меж стеблями травы.

Не поляна – затянутый травой провал в черную бездну.

Тень в глубине.

Ближе.

Ближе.

Всплывает на поверхность покойник, открывает глаза и смотрит в высокое небо с терпеливым вниманием.

Играет музыка.

Простенькая мелодия. Еле слышная.

Стас задерживает дыхание и понимает: его сердце не успело ударить даже один раз.

Или оно остановилось?

Не важно.

Там, на Земле, – Марк, там его, Стаса, полусотня.

Там оживший ужас, который вот-вот окончательно воплотится…

Стас досадливо отмахнулся от мучительных воспоминаний. Лоб снова покрыт испариной, и он стер ее ладонью. Он дома, в безопасности. Вокруг тихая ночь. Он просто захотел пить.

Отдышавшись, воин приложил ко лбу холодную кружку. Вроде бы отпустило.

В тот раз он выжил. Их спасло то, что Воплотившийся ударил именно в сознание Стаса и тем дал вязальщикам долю секунды на ответные действия.

Марк тоже выжил, хотя это и стало его последним делом, – как только опамятовался, ушел сразу, полгода пьянствовал и сгинул в дальних отшельничьих скитах, где любое упоминание о тонких мирах считалось ересью.

И еще пятнадцать человек остались на ногах – по колено в черно-красной жиже, измотанные, полубезумные, дрожащие от свинцовой усталости. Неверящими глазами смотрели они, как истаивает, отступает видение растрескавшейся равнины. Тело, бывшее вместилищем твари, валялось в грязи лицом вниз, и Стас все боялся, что оно встанет, поднимет шишкастую голову и снова, улыбаясь, взглянет на него.

А сейчас он медленно допил морс и поставил кружку на стол. «Вымою завтра», – подумал Стас, почувствовав, как внезапно навалилась усталость.

– Спать хочу… утро вечера мудренее, – бормотал он, возвращаясь в комнату, и, уже проваливаясь в сон, пробурчал: – А про бабу правильная мысль, бабу надо, старый ты дурак.

Уже совсем на грани сна что-то заворочалось в голове. Не просто так он вспомнил о том старом деле. Стас попытался сосредоточиться, но образ ускользнул, осталась лишь легкая досада.

«Завтра, завтра я обязательно вспомню, что же мне померещилось, что вспомнилось», – пообещал он сам себе.

И заснул.

На этот раз без сновидений.

Проснулся на удивление легко и сразу вспомнил ночной кошмар. Иван сидел, попивал чай, присматривался к другу. А Стас все морщился, никак не мог сосредоточиться. Эта рассеянность раздражала. Пришлось отложить нож, которым он пытался нарезать буженину, и несколько раз глубоко вздохнуть. Медленно, наполняя легкие воздухом, длинно выдыхая, так, что живот к позвоночнику прилипал.

Помогло.

– Давай, рассказывай, – убедившись, что друг полностью пришел в себя, потребовал Иван.

– Такое дело, Вань, сам не могу понять, что мне покоя не дает. Старое дело в голову лезет. – Стас соорудил наконец огромный бутерброд, осмотрел его со всех сторон, остался доволен. – Что-то в голове стучит, образы какие-то, а зачем и почему, никак не пойму. Что-то во всем этом было такое… – Он покрутил пальцами в воздухе.

– А пробовал там поспрашивать? – Иван поднял глаза к потолку.

– Да, с самого утра. Как проснулся, – пожал плечами Стас, – но сам знаешь, я ж не ведун и куда не надо не лезу. Если что сверху приходит, благодарю. А сам особо не разбираюсь…

Стас договорил и остановился. Иван смотрел на него с настороженным вниманием и молчал, боялся спугнуть.

– Вот! Ты вчера говорить начал, сам же и сказал, что ты ничего не почуял. И я вспомнил, как мы Воплощенного загоняли. Меня тогда приложило так, что я валялся без памяти, а вязальщик и вовсе чуть не помер. – Стас наставил на друга палец. – Ваня, ты понимаешь?

– Хочешь сказать, в этот раз мы должны были?..

– Конечно, непременно! Не только мы, всех знающих должно было зацепить. – Стас перебил сам себя: – Ну хорошо, пусть и не всех, пускай только самых чутких. Но полицейских слухачей и слушающих у порубежников точно. Эти должны были на ушах стоять. Тишина. Почему?

– Это ты хороший вопрос задал, друг мой, – почесал подбородок Иван.

Обсуждали долго, но так ни до чего толкового не договорились. В конце концов решили, что сидеть и рассуждать бесполезно – надо продолжать расспросы и розыски.

Время шло, о купце и Акимыче вестей не было. Иван ходил в Нижний мир, но духи-союзники помочь не смогли. Они казались какими-то встрепанными: Лис все скакал вокруг, призрачная шерсть стреляла серо-стальными искрами, но толком он ничего не сказал. Так что выход был один – перемещаться обычным способом, с помощью ног, и разговаривать так, как разговаривают друг с другом обычные люди.

Начать решили с городской полиции. Причем следовало идти не к майору, который у обоих вызывал мрачное недоверие, а к старым знакомым из «мошенников» – так издавна называли следователей из отдела по борьбе с мошенничеством. А в Москве частенько появлялись любители выманить у доверчивых вдовиц деньги за общение с покойным мужем, который («ясно вижу!») оставил деньги на черный день, да забыл место указать. Или поведать добру молодцу, что сохнет по нему красивая и богатая.

Следователи не раз обращались к друзьям за помощью в куда более серьезных делах, где было замешано самое настоящее черное колдовство. Тут уже дело касалось больших денег – например, убрать конкурента или отправить на тот свет заживающего чужой век богатого родственника некоторые тоже пробовали с помощью темных сил.

Иногда получалось.

Определенно, узнать у «мошенников», что говорят столичные стражи порядка об убийстве сослуживца, стоило из первых рук.

Где искать средь бела дня следователя-«мошенника»?

Разумеется, в «Старом доме» на Ордынке. Пока добрались, пока рассчитались с извозчиком, успели изрядно промерзнуть, так что в гостеприимное, пахнущее свежей выпечкой нутро трактира ввалились, потирая руки и мечтая о горячем чае.

Необъятный Сема сидел за своим обычным угловым столиком и был непривычно мрачен. Обычно улыбчивый и радушный, он лишь тяжело вздохнул, когда друзья подсели к нему. Иван даже спросил: