Максим Макаренков - Дни стужи [litres]

– Не там ищешь, Ваня, и не о том думаешь, – как-то очень тепло и искренне улыбнулся вдруг Шаман. – Я тебе это уже сказал, да ты мимо ушей пропустил. Тут важно, почему они сейчас здесь действовать начали. Ты у иноков своих спроси, спроси. А про лодочку, тут ведь какое дело, Вань. Когда все в одной лодке, то каждый боится резкое движение сделать. Ты вот сам сказал, что я в этой лодке. И порубежники Стасовы. И купец твой.

Он встал и подошел к Ивану. И ведун удивился. Даже когда Шаман встретил его, даже при разговоре ему казалось, что Якут выше его ростом. А оказалось – он на полголовы ниже. И сейчас учитель смотрел на Ивана снизу вверх.

Шаман положил ему руки на плечи, стиснул, и Иван чуть не охнул. Руки были горячими, неимоверно тяжелыми, сухие пальцы сжали плечи клещами.

– А вот вы – не в лодке. Если, конечно, не захотите быть в ней. Не могу я сейчас тебе больше ничем помочь, Ваня. Хотел бы… Но не могу.

Иван вышел не оглядываясь.

Шаман задумчиво смотрел на закрытую дверь. Он даже не вздрогнул, когда тени за его спиной сгустились и из них выступила Ниула. Она обвила его тонкими темными руками и, нагнувшись к уху, нежно прошептала:

– Дорогой, а ты не слишком много ему сказал?

Якут погладил длинные пальцы, унизанные тяжелыми перстнями, взял их в свои ладони, поцеловал каждый пальчик. Но все это – не отводя взгляда от двери, тяжелого тревожного взгляда.

– Не знаю, дорогая, не знаю. Думаю, не мало ли?

Трактир «Застава» был одним из первых московских заведений, открывшихся после События. Владел им тогда огромный, заросший черными курчавыми волосами кавказец, известный всей Москве как Зураб Снежный человек. Постарев, он неожиданно передал дела неизвестно откуда взявшемуся парню по имени Сергей Зарецкий, который оказался не только отличным трактирщиком, но и неплохим знахарем, к тому же помешанным на старинных книгах и рецептах приворотных зелий.

С того времени в «Заставе» постоянно собирались московские знающие люди, в том числе те, кто работал с городской полицией. Заглядывали и порубежники.

Обычно «Застава» была местом тихим – ее посетители предпочитали уединение и возможность неторопливого разговора без лишних ушей. Правда, за время своего существования трактир видел всякое – и буйные загулы, и дружеские пирушки после окончания очередного опасного дела, и молчаливые поминки по тем, кто навсегда ушел за Кромку.

Сегодня в «Заставе» царила томная вальяжная расслабленность. Почтенная публика изволила восстанавливаться после встречи Нового года, потихоньку возвращая силы духовные и физические.

Войдя, Иван помахал рукой охраннику Филиппу – улыбчивому человеку без возраста. Сколько Иван помнил, Филипп был здесь. Охранник молча показал на дверь кабинета в глубине зала. Раскланиваясь со знакомыми, Иван пошел к кабинету, на ходу выслушав подлетевшего официанта, объявившего:

– Стас Григорьевич уже заказать изволили. Ожидают.

Поднялся из-за стола огромный негр Могамба, вежливо поклонился попивавший свой вечный белый чай китаец Ли. Эти двое друг друга тихо, но активно недолюбливали, однако Стас с Иваном умудрялись поддерживать приятельские отношения с ними обоими.

«Да как почти со всеми в этом заведении», – подумал, чуть улыбаясь, Иван.

За столом с Могамбой сидела еще пара темнокожих здоровяков, а вот Ли сегодня был в одиночестве, хотя обычно рядом с ним сидел тихий мальчик, подливавший в пиалу чай и с обожанием глядевший на учителя.

«Володи Сибиряка что-то не видно», – мимоходом подумал Иван и открыл дверь кабинета.

– Уф. Я думал, пока дойду, голова отвалится, – он устало плюхнулся в мягкое кресло и бросил перчатки на маленький столик в углу кабинета.

Стас молча кивнул. Он сосредоточенно поедал утку, начиненную яблоками. В центре стола ждал своей очереди пузатый запотевший графинчик. Рядом стояли две хрустальных стопки.

– Я без тебя не начинал, – Стас указал утиной ножкой на графинчик, – а теперь, пожалуй, самое время. Давай вдумчиво посидим и покумекаем над тем, что мы сегодня узнали.

И они приступили. Очень аккуратно. По полрюмки. Первым заговорил Стас, и чем дольше Иван его слушал, тем сильнее мрачнел.

– И вот еще что интересно, группа эта появилась не так давно. Лет пять назад. Раньше Старшой о ней и не слышал. По бумагам она как бы относится и к борьбе с особо тяжкими, и к собственной безопасности, но на деле действует сама по себе и ни перед кем отчет не держит. Интерес проявляют только к делам с потусторонним душком, но к Управлению, которое такими вещами должно заниматься, отношения не имеют. Майор этот, Хацкий, в здании Управления редко бывает.

Из интересного – вроде видели Хацкого с чинами Службы Охраны. И Старшой мне намекнул, что в верхах, похоже, снова драчка назревает. Каждый тянет на себя, старается полезность доказать. Есть у него подозрение, что под эту драчку кто-то решил Говоруна из игры вывести. Что там еще, Старшой не раскололся, лишь рукой махнул. Если сопоставить с тем, что знаем мы, то получается, что кого-то могут и втемную использовать, а кто-то решает свои дела. Например, пытается подставить конкурентов. Хотя бы ту же городскую полицию.

Иван молчал, давая Стасу выговориться. Слова напарника накладывались на то, что говорил Якут, смешивались с собственными ощущениями, проникали в мысли и чувства, и где-то глубоко внутри начинало формироваться нечто, пока непонятное, не имеющее точных определений, но вполне ощутимое. Иван знал, что скоро это неясное шевеление, клубок этот превратится во что-то точное и ему понятное.

Но не сейчас.

– В общем, я тебе так скажу. – Стас с силой вдавил в пепельницу окурок, перегнулся через стол и жарко дыхнул Ивану в ухо: – Прав купец-то. Черные дела творятся. Совсем черные.

– Это, друг мой, и так понятно. – Иван затянулся, принялся выпускать ровные дымные колечки. Посмотрел, как они тают, продолжил, только когда последнее исчезло. – Скажи лучше, ты Старшому про слухачей пропавших сказал?

Стас кивнул.

– Конечно. Не мог я такое от него утаить. Не по-людски это.

– Оно, конечно, правильно, – почесал переносицу Иван, – только ты учитывай, что Старшой не один все рубежи родины охраняет, и куда теперь все это дойдет…

Но Стас махнул рукой:

– Пока Старшой не решит кому-то доложить, никто и не узнает. Он мне сам сказал, чтоб я язык за зубами держал, а он думать будет. Впрочем, рассказывай теперь ты. Как там этот твой Якут? Сказал что толковое?

Иван рассказал, а Стас выслушал.

И осмыслил.

Теперь пришла его очередь хмуриться, сопеть, тянуться за графином, с досадой снова ставить его на стол. Всякое желание выпить и расслабиться пропало. Стас чувствовал, как приходит холодная злая сосредоточенность перед большим опасным делом. Как бы не самым опасным на его веку.