Максим Макаренков - Дни стужи [litres]

А здесь – недоброе, неестественное спокойствие.

Их ждали, за ними следили, и тишина могла взорваться в любое мгновение. Но пока собравшимся ведунам из числа порубежников и полицейских удавалось скрывать свое присутствие и укрывать подбирающихся к врагам пластунов.

Позади раздались приглушенные голоса, Иван, не ослабляя присутствия в Верхнем мире, оглянулся.

К сидевшим в кругу чуть покачивающимся ведунам кто-то подошел. Его пропустили, люди раздвинулись, принимая пришельца, и человек сел на выделенное ему место, снова замыкая окружность. Иван узнал знакомую фигуру: Володя Сибиряк! На щеке запеклась кровь, шуба обгорелая, вся в подпалинах, но – живой!

В общий незримый узор, который накинули на свою цель ведуны, вплелись новые нити – успокаивающие, наводящие морок, усыпляющие…

Стоявший в подъезде заброшенного дома человек не помнил своего имени. Он ждал. Смотрел из темноты на улицу, – ему приказали следить и, если кого увидит, кричать. И во весь голос кричать, и молча кричать. Молча – внутри головы.

Хасан показал, как. Было больно, но зато он сразу понял, как это делать, и теперь не боялся, что не успеет.

Ему надо было просто стоять, спрятавшись, и смотреть в открытую дверь. Все видно было, только никто там не шел, ничего там не двигалось.

У человека текли от яркого солнца слезы. И еще от того, что он почти не моргал. Кинжал ему дали, а больше не дали ничего, сказали, что этого хватит, надо только смотреть как следует.

Он и смотрел.

Он даже не почувствовал, как темнота за ним сгустилась и поднялась. Будто легкий шорох пронесся по замерзшему подъезду. Закричать внутри, как учил Хасан, он тоже не успел.

Пластун плавно опустил обмякшее тело на пол. Ослабил хватку, которой держал-окутывал мертвеца изнутри. Вытер кинжал о грязный ватник убитого и выскользнул обратно сквозь давным-давно выбитое окно. Слившись со снегом, пополз к глухому забору на другой стороне переулка.

Из-за забора слышались обычные звуки хозяйственного – заднего – двора. Заквохтала курица, тявкнула собака, зашебуршала непонятная живность. Скрипнула дверь, что-то забулькало, потянуло сырым затхлым запахом очисток.

Теперь оставалось только лежать и ждать приказа.

Ворота надо было брать сразу со всех сторон, и к ним-то подобраться было сложнее всего. Это стало ясно, едва Сергий и Старшой глянули на план, где монах очертил границы участков, найденных Загорцевым.

Прикинув, где можно поставить наблюдателей, послали пластунов. Белые призраки исчезли в сверкающем снегу, вязальщики сели в круг и затеяли свою сеть-обманку, сплетая разумы, прикрывая пластунов от недобрых сил и чужих взглядов.

Они чувствовали, как бесшумно обрываются нити жизней там, куда ушли пластуны, ловили в свою сеть беззвучные крики, которыми пытались предупредить обитателей усадеб умирающие часовые.

Нервы у всех были на пределе, поэтому Стас даже почувствовал облегчение, услышав со стороны усадьбы короткий отчаянный крик.

В какой-то момент дела должны были пойти не по плану…

Пластуны успели подобраться ко всем воротам, но открыть их удалось только в трех усадьбах. Парни в белых балахонах сноровисто открыли скрипучие створки, и в усадьбы ворвались, прикрываясь легкими щитами, порубежники и полицейские.

Из дворов защелкали выстрелы винтовок, полетели тяжелые арбалетные болты, но нападавшие действовали быстро, жестко и уверенно. Застучали ответные выстрелы – стрелки давно уже заняли удобные позиции в окрестных домах и теперь быстро вычисляли, откуда стреляют по наступающим группам.

Зазвучал, загремел по одной из улиц гортанный призрачный голос, и навстречу порубежникам полетел, вздымая снежную пыль, растущий смерч джинна.

Врезался в передние ряды, корежа, разрывая людей.

Снег забрызгало красным.

Джинн вздыбился над домами, навис над остатками отряда… Заревел, налился синим светом и пропал, схлопнувшись в точку.

Страшно крича, брел по улице среди трупов человек в разодранном полушубке.

Он мог только кричать. Глаза и уши исчезли, затянулись грубой, как у старого кабана, кожей. Человек косо разевал рот, и от этого кожа лопалась, по щекам, словно слезы, текла желтоватая сукровица.

Оставшийся в живых десятник – молодой сероглазый мужик – всхлипнул, обнял умирающего и вогнал ему в сердце нож.

Освободил.

Сразу прянул под защиту стены, машинально провел рукой по голове. Досадливо сморщился, ведь шапку-то потерял!

А того, что поседел за последние пять минут, он пока заметить и не мог.

Наваливались со всех пяти ворот. Те, что не удалось открыть сразу, вынесли таранами. Первыми шли тяжело одоспешенные десятки из полицейских и порубежников, обученных бою в стесненных пространствах.

Десяток вычищал проход во двор – там и нашли убитых пластунов, павших в схватках у ворот, – за ними пятерками во дворы прорывались прикрытые щитами бойцы. На каждую пятерку обязательно один – с огнестрельным оружием. Сноровисто расходились, быстро и безжалостно срубая защитников.

Засевшие в усадьбах яростно отбивались. Они кидались на клинки порубежников, стараясь унести врага с собой, даже захлебываясь кровью.

Снег во дворах быстро превращался в красно-черную, чавкающую под ногами жижу.

Вязальщики, мерно раскачиваясь, сидели в кругу, лишь изредка кто-то из них шмыгал носом, подбирая потянувшуюся из ноздри каплю крови.

У них шел свой бой. Центральная усадьба превратилась в черный провал, вокруг которого распустились фиолетово-гнилостные лепестки, в которых вязли, будто в топи, духи-союзники, исчезали созданные вязальщиками образы.

Лепестки тяжело, безмолвно колыхались, порождая кошмарных существ, стремящихся проникнуть в явь морозного вечера. Пока их удавалось сдерживать, но поток нечисти был нескончаем.

Вязальщикам все никак не удавалось нащупать логово, убежище, источник, найти и уничтожить тех, кто призывал и порождал всю эту нечисть. И постоянно отвлекал, заставлял оглядываться набухающий хобот иномирного прорыва, готовый разродиться чем-то настолько жутким, что для этого не было определения.

Иван и Стас прорубались к крыльцу сразу за штурмовой десяткой. Судя по плану, который они так и этак крутили на столе у Сергия, задняя стена дома, через который им надо было пройти, стояла вплотную к стене центральной усадьбы.

Оскальзываясь, пробежали по двору, не встревая в схватки. Да и не дали бы им особо схватиться. Порубежники прикрывали и напарников, и Якута с Ниулой, отсекая любого, кто пытался на них броситься.

Один, правда, проскочил, пронзительно воя, прыгнул, не обращая внимания на распоротый бок, высоко занося тяжелый короткий меч. Незаметным движением Ниула коротко рубанула наискосок, и прыгун споткнулся в воздухе. Тяжело грохнулся на колени, с недоумением глядя на вываливающиеся кишки. Недобро глядя по сторонам, девушка вытерла о его грязную рубаху чуть изогнутую легкую саблю.