Мишель Грирсон - Становясь Лейдой [litres]

Лейда приподнимается, опираясь на локти.

– Что значит «шаткий»?

Маева взбивает дочке подушку и щелкает пальцами, велит ложиться.

– Это значит «опасный». Ненадежный.

Лейда ложится и морщит нос.

Маева сидит на краешке кровати. Свет единственной свечки подрагивает и мерцает, отбрасывая причудливые тени на ее лицо.

– На верхушке Великого дерева жил грозный орел. У подножия – свирепый дракон. Эти двое ненавидели друг друга лютой ненавистью и обменивались ядовитыми колкостями, передавая их с посланцем – шкодливой белкой, бегавшей вверх-вниз по стволу дерева.

– «Шкодливый». – Лейда улыбается. – Я знаю, что это значит.

– Каждый из Девяти миров ощущал на себе их вражду, потому что их ярость порождала могучие землетрясения и ураганы, разорявшие земли во всех мирах…

– Что значит «разорявшие»?

Маева вздыхает и подпирает подбородок рукой.

– А ты сама как думаешь?

Лейда на секунду задумывается, глядя в потолок.

– Когда ветер сердится и злится на всех, он все опрокидывает и ломает. – Она смотрит на маму. – Ветер не хочет ничего ломать, просто он злой до черта и не может сдержаться.

Маева пытается скрыть улыбку.

– Не говори слово «черт», это нехорошо. И да, ты правильно понимаешь, что такое, когда земля разорена. У этого слова есть и другие значения, но в данном случае…

– Какие значения?

– Ну… когда кто-то что-то разрушит… или кого-то… уже необратимо. Когда нет надежды восстановить то, что было разрушено.

– Зачем кому-то так делать?

Маева рассеянно разглаживает одеяло, кладет Лейдину куколку на подушку.

– Это сложно, малышка… И в данном случае это слово означает совсем не то. Ты будешь слушать дальше?

Лейда кивает и тут же зевает.

– Внутри ствола Великого дерева, в тайном чертоге, сидели три хитроумные сестры, определявшие судьбы миров. Три норны, как их называли…

– А как их звали по именам?

– Их имена не важны. Важно, что они делали: охраняли священный колодец судьбы, чьи воды питали Великое дерево и поддерживали жизнь во всех Девяти мирах.

У Лейды уже начинают слипаться глаза. Малышку одолевает сон.

– Эти сестры были старше богов и не склонялись ни перед кем, будь то бог, человек или зверь. Они держали в руках все, что было, что есть и что будет. Они назначали судьбу всему, что пребывало в коре и листьях Великого дерева, и поливали священной водой его корни. Водой такой чистой, что она вмиг выбеливала все, к чему прикасалась, и по стволу расходились алебастрово-серебристые трещины, в которых было записано само время.

– Что такое а-ле-бастр?

– Оттенок белого цвета у мрамора. Это такой гладкий камень.

Лейда переворачивается на бок, прижимает к груди свою куколку.

– Так говорила бы сразу «белый», – сонно бормочет она.

Маева прячет улыбку.

– В водах колодца, в отражениях сестры видели и слышали все, даже жужжание осиных крыльев во время грозы. Ветер, их верный слуга, пел им песни, выдавая все тайны миров. Они знали все, что можно знать, о каждом живом существе в каждом из Девяти миров: кошмарные сны мужчин, тайные грезы женщин, мечты великанов, чаяния и устремления богов. Они видели все в водах священного колодца и сплетали узоры из нитей судьбы для каждого из миров.

Маева на миг умолкает и ждет. Слышно лишь тихое дыхание дочери и знакомое тиканье часов. Она наклоняется к Лейде и шепчет:

– Старшая из сестер пряла красные нити того, что было прежде. Средняя сестра вплетала в них то, что свершается прямо сейчас, в каждую из проходящих секунд. Младшая, третья сестра – у нее не было глаз, а лицо было скрыто под плотной вуалью – щелкала острыми ножницами, обрезая те судьбы, которым положено завершиться. Все это происходило одновременно, время перекрывало само себя.

Чуть помедлив, она задувает свечу. Еще раз подправляет дочкино одеяло. Крошечная синяя Лейдина рука, сжатая в кулачок, лежит, точно спящий птенец, у нее под подбородком. С тех пор, как ты родилась, ничего не изменилось . Маева вспоминает, какой Лейда была в младенчестве. Когда время растягивалось вглубь и вширь и тянулось почти бесконечно и дочка всегда была рядом с ней. Когда она прижимала к себе малышку, готовясь беречь ее и защищать от всех бед, мир – чужой и опасный – становился уже не таким невыносимым. Она потихоньку встает, но Лейда хнычет во сне.

Маева ложится рядом со спящей девочкой и осторожно ее обнимает. Лейда сжимает в крошечных ручках потрепанную тряпичную куклу. Удивительно, сколько радости и утешения доставляет ей эта страшненькая, неумело сработанная игрушка, размышляет Маева с улыбкой. Несмотря на ее неприглядность. Несмотря на уверенность твоего папы, что ни один ребенок не станет играть с таким унылым уродцем . Она давно замечает, что Питер пытается скрывать свое разочарование из-за ее неумения вести хозяйство; она очень признательна за его сдержанность, но все равно их семейная жизнь начиналась не гладко. А он ждал чего-то другого? Ей вспоминается его лицо в их первую встречу: самодовольная усмешка, решительно сдвинутые брови, всклокоченная борода… Непрошеное, нежеланное воспоминание. Маева смущенно глядит в темноту.

Колючая шерсть раздражает сухую кожу; Маева сдерживает себя, чтобы не чесаться. Почти прижавшись лбом ко лбу Лейды, она вдыхает свежий травяной запах малышки. Она смутно помнит, как сама точно так же спала рядом с мамой – нос к носу, в обнимку. Будешь ли ты это помнить, дитя? Маева закрывает глаза. Жаль, что нельзя остановить время. Нельзя сделать так, чтобы Лейда никогда не взрослела. Чтобы все замерло и осталось таким же, как есть сейчас . Чтобы ей не пришлось ничего объяснять своей дочери, не пришлось готовить ее к тому, что неизбежно должно совершиться. Это жестокая необходимость. Скоро. Но не сейчас .

Лейда переворачивается на спину. Она уже крепко спит. Маева осторожно садится. Передвигается на краешек кровати и видит куклу, упавшую на пол. Поднимает ее, хочет положить на постель и вдруг замечает кое-что странное. На подушке рядом с Лейдиной щекой – там, где лежала Маевина голова, – рассыпаны чешуйки сухой кожи. Она подцепляет одну чешуйку ногтем, встревоженно подносит к глазам. Потом собирает все в горстку и медленно поднимается на ноги. Рассеянно чешет за ухом свободной рукой. На кончики пальцев налипают все те же сухие чешуйки.

Маева на цыпочках выходит из дочкиной комнаты. В одной руке – собранные чешуйки кожи, в другой – потрепанная тряпичная кукла. Она уносит все в швейную комнату и садится на табурет. Превозмогая страх, раскрывает ладонь. Смотрит на беловато-прозрачные хлопья, которые так легко спутать с кристалликами морской соли или со снегом – верный знак, что время уже на исходе. Я рассыпаюсь на части .