Мишель Грирсон - Становясь Лейдой [litres]

Лейда вдруг замирает на месте. Маева тянет ее за руку.

– Пойдем, малышка. Нам надо домой.

Лейда вырывает у нее руку.

– Я не хочу домой. И ты тоже не хочешь.

Маева смотрит на дочь, пораженная ее проницательностью.

– Ох, Лей-ли. Забудь все, что было сегодня. Ты всего лишь ребенок, и я не должна была… – Ее голос срывается. – Ты еще маленькая и многого не понимаешь.

– Но мне надо понять. И я умею хранить секреты, честное слово.

Маева не отвечает. Она размышляет о том, что будет, если Питер узнает об их сегодняшней вылазке к морю. Об этой встрече в воде, на глазах у дочери… Такого больше не повторится . Скрестив руки на груди, она решительно качает головой, чувство вины придает ей ожесточения.

– Тебе не надо ничего понимать.

Лейда падает на землю. Сучит ногами и бьет кулаками по воздуху, вонзает ногти в пыльную кожу дороги.

Можешь меня ненавидеть, дитя, если хочешь. Я сама себя ненавижу. Как сказать правду дочери, если тебе самой страшно признать эту правду? Я не могу здесь остаться… Она мысленно хмурится, злясь на себя. Борясь с почти неодолимым желанием расчесать до крови пятнышки сухой кожи у нее на руке. Бежать обратно к воде. Кричать ему, срывая голос.

Возьми меня с собой!

Она сжимает кулаки. Заставляет себя сосредоточиться на Лейде. Усталость берет свое, истерика идет на убыль. Проходит минута, потом другая. Постепенно сердитые хрипы стихают. Малышка уже не бьется, словно в падучей.

Маева ждет еще пару минут.

– Ты уже успокоилась?

Лейда сердито глядит исподлобья. Ее белые волосы все в пыли, лицо перепачкано слезами и грязью. Она перекатывается на спину и поднимает согнутые ноги вверх, будто готовясь пинаться.

– Не успокоилась. И не успокоюсь, пока ты мне все не расскажешь. Пока не расскажешь об этом звере в воде.

Маева медленно подходит к дочери, изумленная ее упрямством. В голосе дочери ей слышится обвинение. Она наклоняется и хватает Лейду за лодыжки.

– Сейчас я пойду домой. Я за тобой не вернусь, так и знай. Ты можешь либо пойти со мной, либо и дальше лежать на дороге, пока тебя не растопчет какой-нибудь конь. – Она ставит дочкины ноги на землю, потом выпрямляется и принимается стряхивать песок со своего мокрого платья, чтобы скрыть дрожь в руках. – А если будешь лить слезы, ты вся растечешься соленой лужей и впитаешься в землю.

– И хорошо, что впитаюсь. Тогда ты, может быть, будешь по мне скучать. – Хотя слова звучат гневно, по щеке Лейды течет слезинка.

Я уже по тебе скучаю, дитя … Маева очень старается, чтобы у нее не дрожал голос. Очень старается говорить тихо и мягко. Ее сердитая маска крошится в пыль.

– Сегодня я чуть тебя не потеряла… там, в море. Ты от меня ускользала, и я не знала, как тебя вернуть. У тебя редкий дар, Лей-ли. Я не ожидала, что он будет настолько сильным. Таким сильным, что он может стать настоящим проклятием, если ты не научишься его контролировать. А ты ничему не научишься, если будешь лежать на дороге.

Лейда садится, вся растрепанная, взбудораженная и грязная.

– Теперь вставай, и пойдем. Мне нужно многое тебе рассказать. Кажется, выбора у меня нет.

– Давным-давно, в незапамятные времена, все могло говорить: и живое, ненеживое. Все могло осуществиться и стать собой или чем-то еще. Тогда миры еще не были разделены, и то, что было , определялось тем, что есть .

– Но тогда получается, что время текло назад. А оно может течь только вперед. Все это знают, мама.

Маева еще крепче сжимает Лейдину руку.

– Теперь да, только вперед. Но раньше время было как лабиринт и могло идти куда угодно. В любую сторону.

Склонив голову набок, Лейда закрывает один глаз.

– Помнишь, я рассказывала о трех сестрах? Которые сидят в чертоге внутри Великого дерева? Эти сестры могли соткать время в любом узоре. Или наткать лоскутков, сшить из них одеяло и разрезать его на кусочки, причем все это одновременно.

Лейда замирает на месте.

– Но так не бывает. Тогда получилось бы, что будущее уже…

– …предрешено, да. Одна сестра пряла нити, другая сплетала из них истории, а третья разрезала узоры, пока от них не оставались лишь обрезки спутанных нитей. А потом все начиналось сначала.

– Зачем было столько напрасной работы? Зачем что-то делать, чтобы потом переделывать раз за разом?

Хороший вопрос . Маева смотрит на дочь, потрясенная ее проницательностью.

– Мы не знаем, как все обернется – не знаем, будут ли в нашей жизни какие-то добрые перемены, – но именно это незнание помогает нам не сдаваться. Можно начать все сначала. Построить жизнь как-то иначе. Во всем хаотичном сплетении нитей и узелков всегда есть проблеск надежды на лучшую долю.

И это единственное, на что я уповаю , мысленно добавляет она. Для нас обеих .

Она уводит Лейду с дороги, под сень деревьев. Ведет к поляне, где той давней ночью копала землю. В воздухе пахнет сиренью и мятой. Маева идет прямо сквозь заросли иван-чая и морошки, не обращая внимания на жгучую крапиву.

– То было время единства, когда все, что есть сущего, висело на крепких ветвях Великого дерева наподобие спелых плодов, ждущих, когда их сорвут, – продолжает она. – То было время, когда боги, и люди, и волшебные существа жили рядом, бок о бок. Время магии, когда люди плясали в компании эльфов и плавали вместе с морскими созданиями.

– Как ты сегодня? – спрашивает Лейда.

Маева медлит с ответом, решая, что уже можно сказать своей маленькой дочери и о чем лучше пока умолчать.

– Да, как сегодня. Как ты, наверное, уже догадалась, эти спелые плоды были большим искушением для всех. Иногда люди влюблялись в богов. Иногда боги влюблялись в волшебных созданий.

Лес вдруг умолкает и погружается в тишину. Насекомые прекращают жужжать. Деревья замирают, прислушиваясь. Солнечный свет струится сквозь кружево листьев. Лейда тянет руки вверх, пытаясь поймать лучи солнца.

– Когда это происходило, сестры теряли контроль над судьбой. Узоры сплетались без их участия.

– Почему, мама?

Вытянув руку, Маева поддерживает ладонью крошечную синюю ручку Лейды. Пятнышки света и тени пляшут на их коже.

– Потому что волшебство – настоящее волшебство – не поддается контролю. Оно просто есть. И знаешь, что сделали сестры?

Лейда задумчиво морщит лоб:

– Они сорвали плод с дерева? Как Адам и Ева?

Маева улыбается, ласково сжав руку дочери:

– Нет. Эта история гораздо старше. Сестры разделили миры, и они стали невидимыми друг для друга, каждый – в своем закутке времени. Люди больше не видели богов, боги не говорили с людьми. Они пытались общаться – молитвами и заклинаниями, рунами и песнопениями, – но контакт стал почти невозможным. Эти закутки времени сделались Девятью мирами, и в каждом из этих миров стали действовать свои законы, непреложные для их обитателей. Волшебство исчезло – или кажется, будто исчезло, – из мира людей.