Мария Петренко - Золотая тьма [litres]

– Oh mon Dieu, какие колкости! – мадам Жозетт громко рассмеялась. – Конечно, дорогая, мы закажем итальянское кружево, только выберем. Ленты, ленты для шнуровки…

– Корсет исключён.

Анна и мадам Жозетт обернулись на слова Алексея. Тот выжидающе-спокойно смотрел на них, закинув одну ногу на другую и качая носом туфли.

– Милая Анна, не смотрите на меня так. Вам действительно больше идёт, когда это адское приспособление не пытается расколоть ваши рёбра. Взять хотя бы голубое домашнее платье, – он поднялся с кресла и очертил пальцами талию девушки, не касаясь ткани платья. – С вашего позволения. Англичане шьют платья, где меняют корсет на широкую тугую ленту. Фактура ткани остаётся, силуэт так же прекрасен, но более нежен и удобен. И невеста сможет вздохнуть.

Анна задумчиво нахмурилась. Если Алексей и способен проявить заботу, то не там, где то требуется. Мадам Жозетт скептически отнеслась к его идее, но всё же решила дать ей шанс.

– Пуговицы… – Анне поднесли деревянную шкатулку с разнообразными пуговицами. – Ох, у меня разбегаются глаза.

Внутри на бархатно-красной ткани лежали маленькие пуговки, пытающиеся переманить внимание невесты именно на себя: одни переливались перламутром, другие играли радугой на алмазных гранях, третьи скромно поблёскивали желтовато-жемчужным цветом.

– Жемчуг. Мне нравится жемчуг, – Анна едва заметно улыбнулась.

– Прекрасный выбор, Annette. Жемчужные пуговицы очень модны сейчас, мы изготовили уже, наверное, сотни платьев и блуз с ними.

Алексей с удивлением слушал женские разговоры, различая лишь отдельные названия тканей. К его счастью, Анна с откровенным непониманием смотрела на мадам Жозетт, с энтузиазмом рассказывающую, что антично-белый подойдёт больше, потому что в идеально-белом она будет выглядеть болезненно.

– Простите, но… Я не различаю цвета по их названиям, только на глаз…

– Oh, paronnez-moi, – хозяйка щёлкнула пальцами, чтобы ей поднесли образцы. – Взгляни. Самое лёгкое позади, осталось главное – эскиз, силуэт, фасон!

Алексей сдержал зевок усталости.

– Анна Михайловна, вы же пишете, почему бы…

– Писать природу гораздо проще, чем… подвенечное платье. Особенно, когда перед глазами есть цветочный сад или летящие птицы.

– Платье – последнее, чего должен касаться жених. Для вас специально поставлены кресло и столик. Если хотите кофе, мои девочки подсуетятся.

– Нет, спасибо, я… – он вновь сел в кресло, накрывая глаза ладонью.

"Пусть делают и нашивают, что хотят. Хоть елизаветинские наряды повторяют. Моя обязанность – рассчитаться бумагой", – думал он, мечтая вздремнуть в этих тёплых бархатных объятиях.

Анна же о таком комфорте могла лишь мечтать. Несмотря на приятные для девичьего сердца заботы, ей не удавалось избавиться от ужасно-гнетущего чувства загнанности и беспомощности. Заботливый жених, умильно клюющий носом у окна и готовый отдать за платье любимой любые деньги – это было так красиво. Не будь это двуличным искусным обманом, стало бы ещё краше.

– Наскоро справимся, остальные заказы повременим. Алексей Иванович, голубчик, просыпайтесь!

Мадам Жозетт кольнула офицера в плечо спицей и улыбнулась, показывая глазами, что он должен отдать часть денег прямо сейчас. Озвучивать требование не пришлось – Алексей бесстрастно выудил из потайного кармана новенькие купюры: они задорно захрустели и легли в руки мадам Жозетт, всегда приготовленные к новым деньгам.

– Вы будете ещё прекрасней, Анна Михайловна, – Алексей поднял локоть, предоставляя девушке возможность на него опереться.

– Вы не видели эскиза, откуда вам знать? – Анна даже не приблизилась к графу.

– Тем не менее, я вас спас, наказав отказаться от тесного корсета. Большой платы я от вас не попрошу, хватит одного лишь поцелуя.

Алексей остановился, преграждая невесте дорогу. Анне пришлось собрать всю оставшуюся смелость (а было её с горстку перламутровых пуговиц), чтобы взглянуть в его глаза, уже безмерно надоевшие своей нахальной уверенностью.

– Я стану благодарить вас, только если вы привезёте личный револьвер, что наверняка у вас есть, и убьёте меня здесь и сейчас на месте. Вам хватит средств оплатить труд полотёра, что до последней капли моей крови очистит эти колонны. А до той поры можете даже не пытаться проявить благородство, точнее, его видимость.

– Не знай я вас так хорошо и не понимай я собственной натуры, сказал бы, что в вашем воспитании оказалась недурная прореха. И любовь моя к вам достаточно велика, чтобы я мог простить вашу дерзость.

– Зачем вам так приятно мучить меня? Зачем, просто ответьте… Когда я успела согрешить, какое зло я сделала вам?! – на её глаза навёртывались слёзы. – Пожалуйста, ответьте…

Алексей подошёл к ней ближе, не произнося ни слова. Он не мог ответить на её вопрос, ведь на этом ангеле не могло лежать и греха, кроме того, что он совершил сам. Офицер поцеловал невесту в лоб и провёл ладонью по её спине, будто пытаясь успокоить. Совсем скоро подоспел экипаж, и Алексей открыл дверь, одновременно подавая Анне руку.

– Я вас ненавижу.

Её глаза всё ещё были красны и рассержены.

– Я знаю.

10 апреля 1896 года

Неужто я действительно такой ужасный человек? Я поступил по чести. Да, обстоятельства тоже были подчинены мне и моим силам, но ведь…

Человеку свойственно получать удовольствие от пользования иными людьми. В ком-то просыпается совесть, в ком-то для неё места и не хватит. Лично я предпочитаю считать, что минутное помешательство было именно минутным помешательством, и что-то во мне пересилило благочестие.

С одной стороны, мне вполне понятен праведный гнев Анны. С другой же, не было бы легче оставить свои препирательства и позволить себе поддаться течению жизни, особенно, когда впереди ожидается нечто новое. Неужели даже свадьба не может переменить всё в сознании девушки?

Не прошло и недели после девятнадцатилетия младшей графини Милютиной, как весь дом готовился к совершенно иному событию – её венчанию. Анна запуганно смотрела на себя в зеркало, пытаясь избежать собственного отражения. Три девушки кружились вокруг неё, радостно шурша кружевами и совершенно не замечая, что юная госпожа словно остекленела.

"Я никогда не причиню вам боль".

"Чтобы вы были моей всю жизнь".

"Я не прощу себе ваших слёз. Никогда".

Последнее слово царапающе разливались в её голове снова и снова. Он обещал, нет, он клялся. Он, он…

– Госпожа, вам не туго затянули? – чей-то голос вернул мысли Анны в настоящее. – Вы так задышали страшно…

– Да, немного туго. Ещё можно?..

– Конечно! Любое желание невесты должно сегодня быть исполнено.