Мария Петренко - Золотая тьма [litres]

– Что там за ужасы? – кучер обеспокоенно обратился к хорошо одетому молодому мужчине, севшем в его экипаж. – Вы только оттуда…

– У госпожи погибла единственная дочь. Утопили её… в Неве, – Алексей пустыми глазами уткнулся в его широкую спину.

– Не та ли, которую чуть не погубили весной разбойники?

– Уважаемый, я едва успеваю на поезд, мне необходимо отбывать, и поскорее.

– Слушаюсь!

Кучер повёз прямого, как штык, да серого, как камни набережной подле Меншиковского дворца, офицера к гостинице, качая головой и тихо повторяя: "Упокой, Господь, её душу". Наскоро расплатившись и не ответив на вопрос кучера о фамилии господ, из дома которых он так стремительно выбежал, офицер скрылся в гостинице.

Алексей захлопнул дверь номера и прижался к ней спиной, бессильно сползая на пол. Он провёл руками по лицу и запустил пальцы в светлые взъерошенные волосы.

Тёмные стены начали беспощадно давить, лёгкие начали судорожно требовать воздуха. Что-то непривычное и неизвестное ранее намочило ресницы, и Алексей вновь провёл рукой по волосам, надеясь найти застрявшие в них дождевые капли или следы волнительного пота – но они были сухие.

Алексей понял, что вода падает не на его глаза, а из них. Пулей подорвавшись, он подбежал к зеркалу и в каком-то помешательстве начал смахивать с глаз и щёк крупные слёзы трясущимися руками, продолжая панически задыхаться.

Впереди были стеклянные двери, ведущие на балкон, которые Алексей поспешил распахнуть, выскакивая на улицу.

– Господин, вы в порядке?

Офицер боязливо посмотрел вниз: на тротуаре чёрной фигурой стоял невысокий мужчина, испугавшийся за случайного юношу, стремительно выбежавшего на воздух точно в припадке.

– Да, я… Дыхание захватило! Не беспокойтесь!

– Будьте осторожны!

Глубоко вздохнув, офицер растворился в гостиничном номере. Горячие ладони судорожно прошлись по щекам, но слёз уже не было.

– Нет… Не показалось…

Алексей вновь вернулся к зеркалу и с отвращением посмотрел на себя. Постоянная, казалось, уверенность пропала из покрасневших глаз, в ярких скулах больше не читалась мужественная чёрствость, а тонкие губы пусть и не дрожали, но выражали собой беспомощность. Граф открыл кран и наскоро умылся холодной водой, стараясь больше не возвращаться к собственному отражению в зеркале, не похожему на хозяина.

Совсем скоро он уедет. Да, он уедет домой, в Москву, туда, где не знают о его ничтожном грехопадении; обладая завидной предусмотрительностью, в Петербурге он ни разу не обмолвился о месте своего рождения и постоянного существования.

Что такое год в столице перед почти тремя десятками лет в Москве?

Алексей судорожно собирал чемоданы. Поскорее уехать, смыть с себя всё, что произошло. Забыться.

Престарелая хозяйка гостиницы с досадой встретила капитана на первом этаже. Тот выглядел усталым и тусклым, точно не проспал ни часу. По правде говоря, так и было: Алексей не спал всю ночь, лёжа на кровати без одеяла и наблюдая, как рассветает за окном. Не таким он представлял долгожданное путешествие, ой, не таким. Далеко не таким нервным, болезненным и… страшным. Потому, отдав последние необходимые деньги хозяйке, Алексей натянуто улыбнулся, кивнул и толкнул входные двери, надеясь как можно быстрее оказаться в поезде.

– Доброго пути, господин, – басисто пожелал ему кучер.

– Благодарю… Благодарю.

Усталый офицер закрылся в купе, поставив два плотных толстых чемодана рядом, не находя в себе сил убрать их подальше. Солнце потихоньку скрывалось за окном, и небо затягивалось серыми тучами, предвещая холодный, неприятный дождь. Офицер часто заморгал и опёрся на выступающий край оконной рамы, потирая пальцами лоб.

– Господи, дай мне отдохнуть…

Алексей открыл глаза, чуть услышав, что дверь купе открывается. На место напротив сел мужчина лет тридцати, показавшийся офицеру абсолютно чёрным: единственным светлым отпечатком в его фигуре от тёмных волос и усов до блестящих ботинок были только глаза, совершенно светло-серые.

"Какие замечательные усы. Надобно тоже отпустить", – думал Алексей, вновь закрывая глаза и опуская лицо в пальцы.

– Вы нездоровы? – тёплый голос попутчика оторвал графа от страданий. – Цвет лица у вас…

– А вы, наверное, доктор? – язвительно выпалил капитан.

– Станете смеяться, но так и есть, – он широко улыбнулся. – Нет, вам правда плохо? Возможно, я смогу помочь.

– Не стоит, я в порядке.

Попутчик пожал плечами и повернулся к окну, оставляя на лице тёплую улыбку. Бывают такие люди, от которых даже в холод пахнет одуванчиками, и этот незнакомец был одним из них. Но Алексей их оптимизма совершенно не мог понять. Такие люди, абсолютно довольные жизнью, всегда находят хорошее в непроглядных бедах, говорят мягко и со всеми подряд. А Алексей сейчас был одной большой непроглядной бедой.

– Зачем перед летом из столицы бежите?

"Так и знал".

– Возвращаюсь домой, в Москву.

– Отдыхали здесь? Понимаю, – доктор вздохнул, – в Петербурге хорошо, красиво, дышится легко. Кто-то предпочитает отдыхать на водах, кто-то – под солнцем, а я прохладу люблю и красивые европейские города.

– И наверняка красивых европейских девиц? – Алексей пытался сбить попутчика с толку своей неприветливостью. – С ними осторожными надо быть, не обожгитесь, как я.

– Бог с вами, какие девицы? Меня ждут жена и дочь, зачем же мне другие?

Алексей нервозно хмыкнул и усмехнулся. Вагон громко ухнул и тронулся, обдавая паром перрон. И офицер, и доктор взглянули в окно и принялись вместе разглядывать прохожих: молодые девушки робко опускали головы, слушая речи сопровождающих их тёток в шляпах, украшенных перьями, дети едва поспевали за своими родителями и поправляли на бегу дорогие кепочки, юноши по-видимому, студенты, дымили рядом с более приличными на вид мужчинами, сливающимися в один чёрный круг из-за плотных блестящих цилиндров.

– Вы носите цилиндры? – Алексей обратился к попутчику.

– Носил раньше, лет десять назад, когда был молод. Я, признаюсь, не люблю, когда на голове что-то есть, это мешает мне думать.

– Как по мне, хуже, когда в самой голове ничего нет, и только ветер звонко свище.

– Вы несомненно правы. Так что же, по-вашему, те господа в цилиндрах на самом деле глупцы, что стараются украсить свою голову снаружи, но не внутри? – доктор вновь мягко улыбнулся.

– Прошу меня простить, но сейчас я не имею ни желания, ни возможности так глубоко думать, – офицер сжался на месте.

Он не любил разговорчивых незнакомцев, особенно на улицах и в поездах и кораблях, но дорога домой представлялась долгой, скучной и болезненной, а потому перспектива долгих бесед с семейным доктором, от которого чуть не искрился воздух, перестала представляться ему скверной. Да, он может надоесть ближе к Твери, но до неё ещё ехать и ехать. К тому же, совершенно неизвестно, куда этот доктор едет.