Джон Хорнор Джейкобс - Живой роскошный ад [сборник litres]

Некоторое время мы ехали молча. Хлопок и поля цвета умбры проносились мимо трактора, размываясь вдали, летнее небо побелело от дымки; деревья на горизонте, насыпь за ними, Миссисипи, неуклонно текущая на юг мимо Гринвилла и Виксберга в залив, несущая в море бесчисленные тонны ила и аллювиальной почвы, – всё медленно проплывало мимо.

– Позвольте задать вопрос, – наконец спросил Авги. – Великая война. Вы там были?

Я подал утвердительный знак. Авги присвистнул:

– Жалко, когда люди умирают. Но я в статье читал, что там умерло больше шести миллионов лошадей, и вот тогда я чуть не заревел. – Он помолчал. – Вы верующий?

Я вспомнил французскую и бельгийскую провинцию с её слякотью. Развалины, кратеры в грязи, из которых поднимается дым; переплетённые гниющие трупы людей и лошадей, малоразличимые тела, тонущие в остатках повозок с пищей, водой и боеприпасами. Вся война – жизни людей, лошадей, животных, которыми две стороны бросаются друг в друга, пока одна из них – одно государство, одна армия – не обретёт победу. Насколько вы готовы отправлять людей на смерть? Сколько жизней вы можете влить в один бункер, одну насыпь, одно укрепление? Потратьте больше жизней, чем есть у другой стороны – или чем она готова жертвовать, – и победа ваша. Сколько отдадите – тысячу? Десять тысяч?

Умирают лошади, умирают мужчины, матери, братья, сёстры. Мы живём в грязи и не видим ни другой жизни, ни конца наших страданий, ни освобождения после конца страданий. Наши жизни разваливаются на глазах, но мы должны пройти через это.

– Нет, я не верующий, – ответил я.

– Хорошо. Мы едем к ди Тонти, и было бы плохо, если б вы начали возмущаться. Ещё только пятница.

– Ди Тонти?

– Индейский холм над Олд-Боттомс. Там – франко-индейская семья, у которой хорошенькие чёрные девушки живут вместе. У них большая гостиная, и у каждой – своя комната.

– Понимаю. А в гостиной…

– Пианино. Оззи обычно играет там или в Уитморе. Мистер Дарси-то сам вас, конечно, не повёз бы к ди Тонти, о нет, – его репутация такого бы не пережила. Но дом, как и земля вокруг, принадлежит ему, и денежки на карманные расходы капают в том числе от ди Тонти. Стоит одной из тех девушек раздвинуть ноги, как в его кармане рождается серебряный доллар.

Я был удивлён, но мой личный опыт не противоречил идее, что Дарси может получать доход от злачных мест. По-видимому, как и у Персефоны, у него было немало личных скандалов, пусть он, в отличие от жены, и не торопился о них рассказывать.

Как сказал сам Дарси, если ты можешь спокойно об этом рассказывать, это не скандал.

Мы попали в топь, поросшую старыми дубами, каждый – гигантского роста и не меньше трёх метров в обхвате у основания. Сначала я обрадовался тени деревьев, но тут Авги начал поднимать стекло и сделал знак, чтобы я последовал его примеру:

– Надо осторожнее, а то ведра крови недосчитаетесь, – сказал он, и я с неохотой подчинился.

Как-то после войны в Германии я проспал одну летнюю ночь у реки и, проснувшись, по всему телу обнаружил шишки от злых укусов. Комары Старого Света упорны и прожорливы; они не торопятся, они наблюдают и ждут, пока вы заснёте. Эти насекомые, что пожирали меня сквозь одежду, были исполнены презрения – прошли миллионы поколений с тех пор, как они впервые попробовали человеческую кровь. Насекомые же Нового Света ещё не утратили любви к нашей крови, опьяняющего восторга от её новизны, отчаянной жажды её, ещё не успели научиться хитрости. В сени старых деревьев они бросаются прямиком вам в лицо, в ухо, к запястью, не дожидаясь, пока вы уснёте. С закрытыми окнами в салоне немедленно стало душно и жарко. С меня пот покатился градом, зато Авги, подобно многим, кто всю жизнь прожил под открытым небом, и не замечал жары.

Наконец впереди показался холм, поросший деревьями: высотой он был не меньше насыпи, сдерживавшей Миссисипи. Деревья росли на склонах, а на вершине стоял серый в тени листвы дом, зелёный внизу ото мха: дерево в основании здания мокло от дождя. Здание огибала сплошная веранда, верхний этаж венчала черепица, изготовленная из глины, взятой то ли из дома священника эпохи Тюдоров, то ли с испанской виллы – трудно сказать. Поблизости от дома ютилось строение, скорее похожее на лачугу бедняка, но с толстой кирпичной трубой, принадлежащей более солидному зданию. Эклектичное и немаленькое – два, а может, и три этажа, – оно занимало всю вершину горы.

– Эти холмы называются в честь индейцев куапо, как и округ, – пояснил Авги. – Я слышал, холмы также называют тольтеками, но профессор, который сюда приезжал, говорил, это название выдуманное. Из местных индейцев я знаю только чокто и чикасо, хотя в проблемах индейцев не так хорошо разбираюсь. – Он втянул воздух через зубы и продолжал: – Сначала сходите на поклон к Фантине ди Тонти – хозяйке дома, – а потом сможете поговорить с Оззи. Попросите его сыграть, если хотите услышать одного из лучших музыкантов этого и того света.

Я кивнул. Мы въехали на засыпанную гравием площадку, где были припаркованы два автомобиля. Авги остановил трактор, и мы вылезли. В тени стало свежее, но тут же послышался писк комаров, которые набросились на каждый лоскут обнажённой кожи. Мы дошли до дома; входные двери во французском стиле, характерном для любого бара или клуба в Новом Орлеане, открылись, прежде чем мы постучали. Нас встретили двое крупных белых бородачей – очевидно, вышибал. Внутри оказалось темно и прохладно – тяжёлые гардины удерживали холодный воздух предыдущей ночи, где-то весело журчал фонтан, гудели и вращались вентиляторы. В доме пахло женщинами, салом, духами и жареной едой.

Один из вышибал провёл нас в салон, примыкающий к главному атриуму, – там за небольшим столом с выдвижной крышкой сидела женщина и писала что-то в гроссбухе. Кругом был беспорядок – романы, газеты, письма, телеграммы. В углу стояла «Виктрола» и играла «Марс» Холста, приглушённый, но не утративший великолепия. Когда мы вошли, женщина перестала писать, промокнула страницу, встала, приветствуя нас обоих, и заметила с игривой улыбкой:

– Вернулся, Авги?

– Ох, полно смеяться, мисс Фантина. Вы же знаете, я просто посмотреть, как там Оззи – он такой славный малый.

– Рада тебя видеть, – сказала Фантина, после чего обратила внимание своих больших ясных глаз на меня. Светло-коричневый цвет её открытого, не тронутого морщинами лица говорил о смешанном расовом происхождении, но я не мог угадать каком. Фантина оказалась моложе, чем я ожидал от хозяйки борделя, хотя её шея была рябой – точки спускались и скрывались под блузкой. Когда-то эта женщина пострадала от пожара, и немало. – И вас, мистер Харлан Паркер из Библиотеки Конгресса, – она открыто улыбнулась моему удивлённому выражению лица. – Дарси – городок очень маленький, а теперь у нас ещё и общий телефонный коммутатор с Уинслоу-Корнером, где работает Кэти Даунинг. Ничто от нас не укроется.