Джон Хорнор Джейкобс - Живой роскошный ад [сборник litres]

– Спрашивай.

– Я хочу услышать «Алую корону», – сказал мистер Паркер.

Ветер завыл и застонал – не знаю, как ещё сказать. Туман теперь сгустился, как молоко, и я поползла вперёд, чтобы лучше слышать и видеть.

Ветер засмеялся над мистером Паркером – нехороший такой смех. Отсюда мне были видны его спина и плечи: он навис над трупом в могиле. Сначала я подумала, что мистер Паркер говорит за ветер.

– Сынок, – сказал ветер. – Дитя моё. Как давно мы не виделись.

– Мама? – переспросил мистер Паркер. – Мама, как я скучал. Я совершил…

– Ш-ш-ш, – сказал ветер издалека, будто через телефон из двух банок и нитки. Или будто шептал в большом доме, пока ты спишь в другой комнате, а ночь поздняя, и всё тихо. – Не думай сейчас об этом.

– Он убил тебя. Я не мог спать, не знал покоя, пока не нашёл. И я тоже… – Спина Паркера задёргалась, и я поняла, что он плачет. – Я убил его.

– Сынок, о чём ты?

– В Вашингтоне. Я его видел. Инсулл. Мэттью Инсулл. На улице. Я проследовал за ним до дома, следил. И однажды пришёл к нему домой и задушил.

– Что что что что что, – сказал ветер.

– Нашёл его горло своими руками. Сделал с ним то же, что он с тобой, мама, – голос мистера Паркера звучал, будто колёса машины ехали по щебню. Столько горя и боли в нём было, что я хотела заплакать. Но не заплакала.

– Нет нет нет нет нет нет нет нет, – сказал ветер. Его голос тоже изменился – я слышала ужас и волнение. Казалось, та белая женщина извивается в могиле. – Ты лжёшь, лжёшь. Если не мне, то себе. Кролик здесь. Он со мной – из-за тебя.

– Кролик? Разве я мог его убить? – вскричал Паркер. – Разве я мог причинить боль тебе?

– Сынок. Сынок. Сынок. Инсулл меня не убивал. Я была пьяна и глупа. Я столько выпила, и разделась, чтобы поплавать, и поскользнулась. Всё стало белым, перевернулось вверх ногами, я ударилась головой о причал, ушла под воду. Лёгкие наполнились водой, и вот я здесь. Мэттью был хорошим человеком.

– Почему он бежал?

– Он, как и ты, всего лишь человек. Все люди бессильны и трусливы.

– Я убил его. И пошёл на войну, чтобы это скрыть. И снова убивал.

– Нет нет нет. Умоляю, времени мало. Они здесь.

– Прости, мама. Я думал…

– Теперь я не в силах помочь. Убийцам нет спасения. Они здесь.

– Кто, мама?

– Владыка в короне. Алый король. Чёрная стена, – сказал ветер и добавил: – Прощай.

Тут раздался звук. Не хочу его вспоминать – сами послушайте на пластинках. Раздался звук – не знаю, что это было: мистер Паркер, ветер или что-то под землёй. Но от этого звука у меня чуть не лопнули уши. Я убежала в темноту и заблудилась в лесу. Позади было слышно, как Паркер или ветер поют, повторяя одно и то же. Эти слова росли и выросли выше деревьев, выше неба. Только раз я оглянулась и увидела их: чёрную стену ночи, перед ней – высокий человек, а позади – ничего.

Утром меня нашёл папа. Я видела, как он испугался моих волос – они теперь все белые.

По-моему, так даже хорошо. Я с ними похожа на королеву (как говорят в рекламе, выгляжу «благородно»), особенно если сделать цепочку из красных горных цветов и надеть как корону. Тогда я чувствую себя красивой, и любой парень или мужчина со мной бы согласился.

Но я по-прежнему выбиваю рогаткой глаз летящему воробью.

Когда папа нашёл мистера Паркера, тот всё ещё был в могиле и что-то бормотал. Папа сказал, мистер Паркер сошёл с ума, и, насколько я поняла, пока мы шли назад, он и правда стал невменяемым. Доктор то же самое сказал о бабушке перед тем, как она умерла.

Папа оставил «СаундСкрайбер» в доме, где мы ночевали, мы посадили мистера Паркера на Бесс и пошли вниз вдоль Хелл-Крик до Уайт-Ривер, где ждал капитан. Капитан всю дорогу смотрел на мои волосы и на Паркера, который оглох, онемел, да ещё и слюну пускал.

Всё время, что он жил с нами, Паркер пускал слюну, и больше ничего. Кроме одного раза.

Папа попросил кого-то сообщить в правительство и, боясь, что оно пришлёт своих адвокатов, вернулся в тот дом и забрал оттуда «СаундСкрайбер» со всеми записями. На «Студебеккере» он не ездил, а оставил его для людей из правительства, но они так и не явились. Наконец от правительства пришла телеграмма, где говорилось, что мистера Паркера и его вещи заберёт его сестра. Её пришлось ждать долго и тем временем ухаживать за мистером Паркером. Он мог есть и спать; казалось, только и делал, что спал и сидел на крыльце под солнцем, глядя на кукурузные поля и пуская слюни. Иногда папа скручивал сигарету, зажигал, клал мистеру Паркеру в рот, и тот курил без рук. Только надо было следить, а то она сгорала до конца и обжигала ему губы. Мне не приходилось подтирать ему зад листьями кукурузы, а вот папе приходилось, и ему это совсем не понравилось. Так что папа решил, что будем кормить мистера Паркера раз в день и понемногу. Так мы и делали.

Майкл, мой брат, принёс домой деревянную сигарную коробку (на ней было написано «coronations de luxe») и сделал из неё и дощечек с помощью папиных инструментов трёхструнную гитару. Майкл всегда хотел гудок, но папа сказал, они слишком дорогие, вот он и сделал себе такую гитару, чтобы хоть на ней играть. Майкл сделал её у себя в мастерской на чердаке, потом принёс в большую комнату и сыграл несколько нот. Тут в дверях встал мистер Паркер с дикими глазами – услышал с крыльца. Он, как волк, набросился на Майкла и стал играть на гитаре из коробки такую дикую нестройную мелодию, и пальцы бегали по струнам, как пауки. Майкл с папой только стояли и смотрели, открыв рты.

Мистер Паркер начал шептать, потом громче, снова и снова: «Я один владыка здесь, да-да-да, я хороший человек, да-да-да, я король в короне алой, да-да-да, я совсем как дома здесь, да-да-да, вот злодей я, вот злодей я…» А потом он разверз рот, точно колокол, и издал настолько мрачный звук, что я вся вытянулась, и рука сама полезла в карман, вынула камень для рогатки, кинула его со всего маху и попала мистеру Паркеру между глаз. Он упал на спину, и гитара из коробки загремела по полу.

Мистер Паркер больше не говорил ни слова.

Через пару дней приехала его сестра и забрала его.

Меня зовут Миллисента Оливия Десро. Вот мой рассказ. Клянусь, что он правдив до последнего слова.

Если не верите, потрогайте мои волосы и послушайте пластинки мистера Паркера. Может, тогда поверите.

Только он был неправ. Кое у чего есть конец.

Когда Кромвель закрывает полевой дневник, уже утро – он читал всю ночь. Он встаёт, принимает душ, чистит зубы и поднимает светонепроницаемые шторы: на парковке стоит женщина с гривой потрясающе белых волос и смотрит на него снизу вверх. На ней ночная рубашка, которую треплет ветер. «Наверно, у неё старческий маразм, – думает Кромвель. – Маразм похож на горе». Он торопливо выбегает на парковку через лобби, чтобы помочь незнакомке, но её нет. Босые ступни неприятно соприкасаются с жёстким холодным асфальтом; Кромвель осознаёт, что стоит под забитым облаками небом в одной рубашке, и медленно возвращается в номер, потирая руками лицо. Сев за светящийся экран покинутого «Мака», Кромвель нехотя нажимает клавиши: отвечает на почту и просматривает личку в социальных сетях – риелтор, организатор распродажи имущества, адвокат, инспектор, директор бюро Кромвеля, школьный знакомый с запоздалыми соболезнованиями, какая-то женщина, выяснившая, что он теперь свободный мужчина. Вивьен не пишет и – Кромвель знает – не напишет. Он сам должен сделать первый шаг, но этого не произойдёт.