Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

– Ладно, давай кино врубать.

Наверное, и правда нет смысла вспоминать и спорить. Больше Сара передо мной никогда не раскроется так, как тогда. И вообще, не об этом сейчас надо думать, а о Джессе – как его вызволить, причем без содействия скрипки, ведь я чуть не утонула, охотясь за ней. Будем считать, тетя Ина права: это не папа манил меня ею.

Но если не он… пожалуй, я знаю кто. При мысли об этом все тревоги о Седаре и Саре разом отступают и меркнут. Значит, ему удалось выбраться из ночных кошмаров на свет божий… Меня охватывает дрожь. Падаю в кресло и обхватываю руками колени.

Половина какого-то довольно посредственного фэнтези уже позади, когда буря за окном расходится не на шутку. Начинаются перепады напряжения в сети – опять-таки напоминая мне о жутких сновидениях. Удары грома чередуются со вспышками молнии.

Меня тянет накрыться с головой одеялом, спрятаться, но вместо этого почему-то подхожу к окну и высовываюсь наружу. Очередной электрический разряд освещает кроны и ветви, гнущиеся на ветру. В паузах между диалогами и спецэффектами фильма я слышу их стенания и жалобы.

– Может молния дважды попасть в одно и то же дерево? – спрашиваю у Орландо, но он, оказывается, задремал! Даже рот приоткрылся.

Если сегодняшнее ненастье окончательно повалит мой дуб… Если этот крепкий старик повалится, то я, я-то как устою перед силами, упорно пытающимися сломить меня?

Сама не отдавая себе в том отчета, начинаю тихо насвистывать «Старинный дуб» – будто надеюсь: музыка оградит его от стихии. Несколько лет назад мне пришло в голову найти слова этой старинной баллады из цикла «Об убийствах» – папа ведь никогда их не «озвучивал». Трудиться пришлось долго, перелистывать кучу бесполезных страниц в интернете, перебирать массу текстов с таинственным и туманным содержанием, пока я наконец не набрела на сайт одного университета. Оказалось, в моей балладе рассказывается о девушке, которая холодной темной дождливой ночью крадется на свидание с мужчиной, а потом исчезает. Ее мать бросается на поиски, но дочь пропала без следа, как сквозь землю провалилась. Сердце безутешной родительницы разбито, она умирает от горя. И только много недель спустя один сквайр со своими собаками находит тело юной беглянки. Ее жестоко закололи и закопали под старинным дубом. Сквайр отправляется по следу, обнаруживает убийцу и бросает ему обвинение. Тот стреляет в себя и падает замертво. Хоронят его точно там, где он лишил жизни свою несчастную жертву, и не находится священника, который согласился бы прочесть молитву над проклятой могилой. Естественно, папа не стал петь мне обо всех этих ужасах.

Чтобы совместить стихи с уже известной мне мелодией, пришлось изрядно попотеть, но в конце концов вышло, и теперь вот они свободно льются мне в уши – только рокот грома иногда совсем заглушает их. Закончив очередной куплет, погружаюсь в раздумья.

После происшествия на озере для меня, пожалуй, самое лучшее – забыть обо всем и дальше жить своей жизнью, тут тетя Ина права. Но сейчас, здесь, у окна, глядя, как полосы адского пламени разрезают небеса и дождь пеленой укрывает лес, я думаю иначе, и мысль эта влечет меня так же сильно, как скрипка.

– Что, если… – шепчу я сама себе.

Тетя Ина сказала: «Мы вернули ее туда, откуда она появилась и где ей самое место». Но туда – это куда? Не в Ирландию же, на родину папиных предков? Нет, она явно имела в виду иное место.

По тетиному мнению, «эта скрипка – тьма, от смычка до нижней деки. По самой сути своей». А меня к ней тянет – так же, впрочем, как и к сраженному молнией дубу, о котором папа затягивал страшную балладу всякий раз, когда мы проезжали мимо…

Распахиваю настежь дверь трейлера и всем корпусом высовываюсь наружу. Ливень молотит меня по щекам, ветер откидывает назад волосы. Лес полон теней, деревья мечутся и стонут. Нельзя выходить в такой ураган, но желание сделать это уже овладело мною, и глубокая… правильность такого решения наполняет руки и ноги словно статическим электричеством, раззуживает плечи, наполняет силой мускулы, не дает оставаться на месте…

Потом здравый смысл побеждает, я закрываю дверь, но тут же вновь открываю ее – послушать скрипку, если удастся. И вот в промежутках между раскатами наконец улавливаю мелодию и могу поклясться, что это – «Старинный дуб»!

Мельком проверяю, спят ли по-прежнему Хани с Орландо, после чего – совсем как девушка из баллады – накидываю плащ и выскальзываю за порог в темную ненастную ночь. Дождь льет все сильнее, подъездная дорожка уже превратилась в реку. Забегаю за трейлер, ныряю там в сарайчик и во мраке пытаюсь нашарить лопату, но под руку не попадается ничего, кроме маленького совка, которым мама когда-то вскапывала землю для посадки цветов. За неимением иного хватаю его и устремляюсь вдаль по дороге, перепрыгивая лужи.

Каждые несколько минут путь мне освещают молнии, но я и без них с него не собьюсь. Стараюсь продвигаться как можно быстрее, но осторожно, чтобы не свалиться в глубокую колею, пробитую водопадом с небес, однако подстегиваемая как бурей, ревущей во мне, так и той, что безумствует снаружи, срываюсь на бег. От шлепков теннисных туфель по дороге комья грязи взмывают чуть не до пояса. Дыхание сбилось, и грудь вздымается тяжело, но меня несет все дальше.

И вот уже в очередном всполохе передо мною маячит заветный дуб. Забегаю чуть вперед, к воротам, и через них проникаю на поле, которое успело превратиться в болото. Насквозь промокшие высокие травы стали опасны для путника. Дважды подряд спотыкаюсь, падаю на руки и колени, но в конце концов добираюсь до обожженного огнем стихии ствола – голого и белого посреди тьмы, словно маяк, окруженный штормовыми водами моря.

Ну, конечно. Мой дуб и есть мой маяк. Недаром я так преданно любила его все эти годы.

Прижимаю ладонь к стволу и скольжу ею вниз, к корням, а там ощупываю землю в поисках местечка помягче. Найдя такое – без острых выступов – принимаюсь ожесточенно копать, совсем как тот сквайр с охотничьей сворой, из баллады. Вода сразу заполняет каждый сантиметр ямки, я напрасно вычерпываю ее, через несколько минут бросаю, заново начинаю в другой точке, потом в третьей, четвертой.

Тут гром и молния над моей головой сплетаются в единый свето-грохот, и от этого невыносимого единства я вскрикиваю, как раненая, и падаю на грязную топкую почву, руками крест-накрест пытаюсь закрыться от ослепительного бело-синего блеска и жду, когда сверху на меня обрушится град обломанных сучьев. Если бы в момент вспышки набраться смелости и поднять голову, видно было бы до дальнего конца поля – такой яркий случился разряд.