Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

Орландо хмурит брови.

– И темно! Там было темно! – В голосе Хани уже слышны нотки настоящей истерики.

Я прижимаю ее к груди покрепче и укачиваю, пока она, по внешним признакам, слегка не успокаивается, а потом сажаю рядышком с собой на кушетку. Она совсем измучена и заваливается на меня бочком. Большой палец – в рот.

Теперь, когда ребенка худо-бедно утихомирили, озабоченность Орландо потихоньку сменяется любопытством. Он бесшумно скользит по коридору, шепча:

– Пойду взгляну!

– Осторожней там!

Слышу, как скрипит дверь спальни, а дальше – тишина.

– Ого! – раздается оттуда наконец.

– Что?

– Они все сдохли.

Стрекозой взлетаю с кушетки и присоединяюсь к первопроходцу. По ковру разбросаны десятки осиных трупиков. Орландо бережно кладет один на ладонь, внимательно изучает и выносит вердикт:

– Восточная желтая куртка [54]. Причина гибели неясна. Насекомые не падают просто так замертво прямо в полете.

– Ну, а гнездо?

Наш знаток природы шарит руками по стенам, скрупулезно осматривает потолок и углы.

– Нигде не вижу. Возможно, запрятано в стене. В общем, не ложитесь-ка вы тут, пока всё хорошенько не проверят. – Он последовательно прикладывает ухо ко всем стенам и долго прислушивается. – Я недавно ездил на выставку «Осы Флориды» в Гейнсвилл, в Музей естественной истории. Желтые куртки – невероятно злые и агрессивные создания. И гнезда у них бывают просто огромные.

У меня даже руки начинают чесаться и покалывать – словно на них осы копошатся. Блин, да ведь пару недель назад я ночью испытала точно такое же ощущение, только не знала, чему его приписать, как объяснить! Кожа все помнит…

– Можно мне их забрать домой? – Орландо направляется в гостиную с полными пригоршнями ос в обеих руках. – Хочу еще с ними повозиться. Интересные экземпляры.

– Пожалуйста, – говорю.

Сара бы тут, конечно уж, дала бы волю сарказму, но мне, честно говоря, не до Орландо – на ум вдруг пришло событие, имевшие место недели за две до смерти папы. Мне в детстве часто грезились осы, и вот однажды они заполнили мой сон в таком количестве, что буквально выкурили из постели. Я пробудилась и сбежала по ступенькам вниз, к папе, который как раз играл на скрипке. Когда мы вместе поднялись обратно, насекомые валялись повсюду дохлые.

Позже я объяснила себе это так: осы уже были в спальне мертвые и «оттуда» проникли в мою дрему – знаете, как если на самом деле ночью хочется писать, а во сне бродишь в поисках унитаза и никак не можешь найти. Наверное, и удирая по лестнице, я тоже еще как следует не проснулась…

Но теперь я не сомневаюсь – дело в скрипке. Их крошечные души слетелись на ее музыку, и она облекла их в плоть. И хоть в это трудно поверить, но получается: тогда они явились по мановению папиного смычка ко мне, а теперь, стоило взять одну-единственную ноту мне – накинулись всем сонмищем на Хани?!

Мысленно содрогаюсь. Выходит, ни Джесс, ни тетя Ина отнюдь не преувеличивали опасность. Удивительно, как я раньше этого не осознала.

Что еще умеет скрипка?

Гляжу, как в тумане, на Ханину пустую постель.

Все это сотворила я, одним прикосновением к струне.

Метнувшись в ванную, торопливо запираю футляр, зашвыриваю его далеко под свою кровать, захлопываю за собой дверь спальни и спешу в гостиную снова взять на руки сестренку. Сжимаю ее прямо-таки железной хваткой, наши сердца теперь бьются рядом, в едином ритме.

– Они больше не прилетят. Не обидят мою девочку, – обещаю я, но в ушах звенит тети Инина фраза: «Иногда даже те, кто любит нас больше всех на свете, могут причинить боль».

– Слушай, а почему это ты вся в грязи и мокрая такая? – интересуется Орладно, когда наконец Хани удается выпутаться из моих объятий, наклоняется ко мне поближе и всматривается: удручающе потрепанный вид, страх в глазах… – Что с тобой творится?

Как поведать лучшему другу о том, что только что, в разгар грозы, выкопала из-под дуба скрипку своего покойного отца? Никак. Особенно если лучший друг – агностик, влюбленный в науку. Орландо не любит разговоров о сверхъестественном. Вот бабушка у него – страшно суеверная. А сам он издавна и подчеркнуто держится подальше от всего, что не может быть объяснено рационально.

– Мусор выносила и упала в лужу, – вру торопливо первое, что на ум пришло. – Пойду переоденусь.

И, раньше чем у него возникнут новые вопросы, убегаю из гостиной, хотя чувствую: он провожает меня неверящим взглядом. Но есть и еще одна пара глаз, которая следит пристальнее и зорче, чем глаза Орландо, видит глубже, чем доступно ему, и я… я не знаю, чьи это глаза.

Надеюсь, что папины, но не думаю. Уже не его.

Поскольку точно уверена: в ванной со мной говорил именно папа и предупредил меня. Я не слушала тетю Ину, не слушала Джесса, но его должна послушать. А что он сказал? Он сказал: есть привидения, которые захотят утянуть меня за собою в ад. И я еще не готова противостоять им.

Тот самый дух, который привел меня к норе гремучей змеи, топил в озере и наслал на сестренку осиный рой, – вот кто смотрит на меня сейчас. Это он играл на папиной скрипке. Это он играл на мне .

Если не прогнать его, он заберет у меня все.

Не достаю больше скрипку до конца выходных. Очень хочу – пальцы прямо просятся к струнам, – но воздерживаюсь, оставляю на месте, гоню от себя назойливую тягу. Гоню искушение использовать волшебный инструмент, чтоб доказать невиновность Джесса. На звонки тети Ины вообще не отвечаю и в субботу утром оставляю продукты у ее порога, даже не постучав в дверь. Про страшную находку и про пчел не рассказываю никому. О призраке Джима и Джессе в камере стараюсь не думать. Папа сказал «не готова» – значит, не готова.

Однако к вечеру воскресенья сила сопротивляться заканчивается. На ум не идет буквально ничего, кроме футляра на зеленой бархатной подкладке, спрятанного под кроватью. Желание играть на этой скрипке из разряда вожделения, даже сильного, переходит в разряд физической потребности. Умру, если не извлеку звук. Отдаю себе отчет в опасности, понимаю, что лучше бы мне закопать находку обратно туда, «где ей самое место», но ничего не могу поделать: должна услышать, как она поет. Адская жажда кипит во мне, она сильнее стремления поцеловать Сару, мощнее тяги прижаться всем телом к Седару.

Меряю шагами нашу крохотную спальню – туда-сюда, туда-сюда, каждый шаг будто бы сотрясает мозг. Что имел в виду папа под своим «не готова»? Что у меня не хватит сил? Я слишком слаба, не справлюсь с таким могущественным инструментом? Или – с последствиями игры на нем?