Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

– Тук-тук, – доносится из дверного проема Сарин голос. – Можно войти?

Киваю. Она устраивается на соседнем стуле. Между нами опять воцаряется тишина – но на сей раз благодатная, успокаивающая, как между настоящими друзьями, чьи отношения ничем не осложнены.

– Роуз возвращается, я так понимаю? – Я застигаю ее врасплох. Боль еще шкворчит слегка в душе.

– Обиделась? – Сара едва сдерживает широкую улыбку.

Качаю головой.

– Как я могу обижаться? Я встречаюсь с Седаром. Жаль только, что мы так и не поговорили. Помнишь, тогда, на стройке, ты обещала? А потом опять исчезла с радаров.

Она ковыряет ногтем крышку пластиковой баночки с медом в форме медвежонка.

– Да. Исчезла. Прости. Не знала, что тебе сказать.

– Да что угодно подошло бы. Ей-богу. Любое человеческое слово.

Сара поднимает глаза.

– Ты мне небезразлична. Правда. И у меня были… у меня к тебе есть чувства. Только…

– Только я не Роуз?

– Да не в том дело. То есть ну да, я на Роуз зациклилась давно и капитально, но с тобой… это не из-за нее.

– А из-за чего? Почему ты мне так и не доверилась? Почему закрылась от меня? Не впустила… к себе?

– Потому что подвела бы. Разочаровала. Не справилась бы. Меня бы на тебя не хватило. Я никогда бы не смогла дать то, что тебе нужно, и в том объеме, в каком тебе нужно. Просто мы не подходим друг другу. Того, что ты мне нравишься, а я тебе, мало. Недостаточно, чтобы быть вместе счастливыми. Такой, как ты, нужен кто-то вроде Седара.

– А такой, как ты, – кто-то вроде Роуз? – не отпускаю ее взгляда, удерживаю.

Сара глубоко вздыхает.

– Может быть. А может быть, и нет. Пока не знаю. Но ты мне очень помогла. Я думала, никогда уже не смогу раскрыться перед другим человеком, и, собственно, пока и не раскрылась ни перед кем, но теперь чувствую: смогу. Мне самой нужно.

Ничего из этого я услышать не хотела и не этого ждала, но, по крайней мере, «великий немой» разомкнул уста. И вещает о сокровенном. Более того – не кривит душой.

– А как тебе… ну, в смысле, с Седаром? То есть понимаю, сейчас все вверх дном и хорошего мало, но он… луч света в темном царстве или не луч?

– Луч, – улыбаюсь я. – Вполне себе луч.

Она кивает – усекла, мол, – и встает. Уже в дверях я окликаю ее.

– Я все понимаю. После… мамы для тебя страшнее всего – терять людей. Но я никуда не денусь. Всегда буду где-то рядом.

– Знаю, – оборачивается Сара, – знаю, – и уходит в гостиную, где, Роуз, небось, уже вся извелась.

Таков конец нашей истории с Сарой – или, если угодно, моему одностороннему долгому сну о нас. Сну, который навсегда останется со мной в укромном уголке сердца и памяти. Я – с Седаром, она, наверное, опять прибьется к пристани Роуз, ну или еще к чьей-нибудь, но только не к моей. В глубине души я отдаю себе отчет: это правильно, это к лучшему, но все же тяжко выслушивать от нее такие речи. Правду вообще тяжело впитывать.

Что ж. Надеюсь, на сегодня это был самый трудный разговор, хотя мне предстоит как минимум еще один.

Кое-как убедив всех, кроме Седара, разъезжаться по домам, направляюсь в гостевую комнату на нижнем этаже. Здесь, откинувшись на подушки и неотрывно глядя в окно, лежит тетя Ина. Вид у нее ужасный: бледное лицо испещряют заклеенные порезы, в волосах остались еще осколки стекла, которые, как крохотные зеркала, отражают солнечный свет.

Она бросает на меня встревоженный взгляд.

– Что случилось? Я слышала страшный шум. Мне показалось… я почувствовала… я бы поднялась к тебе, но видишь… – Она красноречивым жестом демонстрирует свое жалкое состояние. Но я-то знаю: причина не в этом.

– Ты как? – спрашиваю. Придется вести себя терпеливо и нежно, хотя на самом деле я стремлюсь к одному: вытрясти из нее правду любой ценой.

– Все пройдет. Просто голова немного… пошла кругом. – По крайней мере, голос ее пришел в норму. Тетка вернулась на землю, хоть, может, и неохотно. – Ранки скоро заживут.

Тереблю шов рубашки. Не представляю, как начать.

– Пойди-ка сюда, – командует тетя. Сажусь в изножье кровати. Она обводит меня взглядом в поисках повреждений. – Ты везучая.

– Мы, похоже, обе везучие.

Она это об аварии, а я – совсем о другом.

Наверное, с моей стороны это жестоко, но беру быка за рога:

– Тетя Ина, что приключилось с Брэнди?

Несколько секунд она часто-часто моргает.

– А?

– Все эти семейные тайны чуть не погребли нас всех под собой. Пришло время говорить начистоту. Что произошло с твоей сестрой?

Тетя Ина бледнеет.

– Это же… Как же ты…

– Прошу тебя. Просто расскажи. До многого я уже сама докопалась. – Достаю помятую фотографию и кладу ей на колени.

– Я понимаю, как тебе больно вспоминать о ней, а как тяжело было потерять – даже не представляю. Но вот сейчас я тоже теряю – Джесса, единственного брата, и, сколько ни бьюсь, ничего не могу с этим поделать. Никакие методы не действуют. Вся надежда… только на Брэнди.

Тетя молча вглядывается в портрет, глаза ее наполняются мукой. Проводит пальцами по слою плесени, скрывающему фигуру таинственной девочки. Кажется, ей это причиняет такое страдание, что лучше смерть, но внезапно она начинает говорить:

– Брэнди… Сестричка моя младшая. Наша . Наша с Уиллом.

– Что с ней произошло?

– Пожалуйста, Шейди, не заставляй… – Тетка поднимает взор на меня. – Не принуждай. Это меня убьет, доконает…

– Не убьет, тетя Ина! Может… может даже, тебе станет легче. Наша семья уже которое поколение только и делает, что зарывает тайны в землю – а они все равно вылезают из могил и душат нас своими костлявыми руками! Так не лучше ли самим откопать их – наверное, тогда они не причинят нам такого вреда?

Тетка зажмуривается крепко-крепко, но одна слезинка все-таки пробивается из-под века на щеку.

– У нее была аллергия на ос. На осиный яд.

– Она ее погубила? – уточняю так тихо, что не уверена даже, слышит ли меня тетя Ина, но та кивает.

– Сама по себе аллергия никого не губит. Брэнди погубил человек .

– Какой человек? – Сердце мое сжимается в кулак. Тетка глядит в сторону, не говоря ни слова. – … Папа ?

Тетка вздрагивает и удивленно смотрит на меня.

– Нет. Конечно же, нет. Не твой папа.

Улавливаю акцент на слове «твой» – легкий, но все же явный.

– Твой… Твой папа ?

Она кивает, и слезы уже свободно текут из обоих глаз. Страх такой же древний, как сам этот дом, искажает ее черты. Тетка переводит взгляд на потолок, делает глубокий вдох и продолжает:

– Он отправлял нас туда , когда мы плохо себя вели. На чердак.

– Плохо себя вели?

Тетя смотрит прямо перед собой, словно ничего не видит. Или, наоборот, видит много такого, что сокрыто от меня.