Петернелл ван Арсдейл - Пожиратели душ

Когда Алис углубилась достаточно далеко в лес, так что уже засомневалась, сумеет ли вернуться обратно, она нашла толстое дерево и полезла на него. Она нисколько не боялась и чувствовала себя уверенно. Ни разу ей не показалось, что она поставит ногу не туда или не сумеет зацепиться пальцами за ветвь. Она поднималась все выше и выше, миновала нижний ряд перекрещивающихся ветвей и полезла дальше. Сверху на нее сыпались листья и кусочки коры. Когда девушка забралась достаточно высоко, она устроилась на ветке на корточках. Закрыла глаза и прислушалась, втягивая воздух.

Поначалу она больше обращала внимание на звуки: вот капает вода с листа на лист, стрекочут жуки, шуршат сороконожки и ящерицы.

А потом на первый план вышло обоняние, словно все остальное отстранилось и пропало. Алис ощущала самые разные запахи: воды, затекающей под деревья, черных насекомых, скользких ящериц, упивалась жарким дыханием куниц и летучих мышей. И волков.

Она вспомнила убитого ею волка. Прежнего отвращения и ужаса от убийства живого существа теперь в ней не возникало. Лишь наслаждение. Она вспомнила, как чудесно тогда себя чувствовала, какое счастье испытала, пожирая душу волка, как растворилось беспокойство, исчезли желания, не осталось ни страха, ни усталости. И сейчас голод скрутил ей кишки, но мысль о настоящей пище вызывала отвращение. Не пищи она жаждала, Алис это поняла. Тут было нечто иное – желание насладиться душой.

Ей показалось, что она падает, но падения не было. Исчезли звуки и запахи. Исчез лес. Ее охватило ощущение, что она рядом со Зверем, хоть Алис и не видела его. Зверь был на горе, высоко, и она тоже оказалась там – разумом, а не телом. Воздух разреженный, холодный. Зверь говорит с ней, его голос у нее в голове, в груди что-то рассказывает, спрашивает. Просит о чем-то. Потом Зверь повел ее куда-то, а она следовала за ним. Он все время шел впереди. Когда Алис открыла глаза, леса больше не было. Не было ничего, кроме глубочайшего, черного, как ночь, расползающегося во все стороны Провала у нее под ногами. Она поискала взглядом Зверя, но он исчез. Ничего не осталось, только черная пустота со всех сторон, сверху и снизу.

Вздох ужаса – и мир вернулся. Алис пришла в себя: сидящая на дереве девочка из плоти и крови, с длинными волосами. А еще была женщина, состоявшая из листьев и глины. Она сидела впереди на другой ветке.

Анжелика .

Алис знала ее по имени, но еще больше – по ощущениям.

Как горит кожа.

Нет, кожа замерзает.

Нет, горит.

Это не просто видение, как только что со Зверем на горе. Анжелика вовсе не привиделась Алис. Она была настоящей и страшной.

Анжелика поползла в Алис, припав к ветке, как дикая кошка; в широко раскрытых совиных глазах читалось возбуждение и любопытство. Длинные волосы обрамляли лицо, и даже сквозь комья земли и куски коры, казавшиеся неотъемлемыми ее частями, как зубы или ногти, Алис видела, как красива Анжелика. Красивее любой другой женщины, любого человека на свете. Красивее мамы, какой Алис ее помнила.

– Анжелика, – сказала Алис.

– Ты знаешь меня, – откликнулась та. Голос у нее был мягким и свежим, как дождь. – И я знаю тебя.

Все вопросы, которые Алис собиралась задать Анжелике, все обвинения мигом улетучились. Теперь девушка хотела только одного: протянуть руку и дотронуться до лица Анжелики, проникнуть в ее суть. Ощутить, что значит быть Анжеликой. И когда женщина-дерево коснулась лица Алис сухими земляными пальцами, девушка почувствовала, как Анжелика проникает в нее, трогает ее нежную кожу, ощупывает мягкими ладонями тело.

– Теперь ты стала как я, – произнесла Анжелика. – Ты должна пойти со мной. Время пришло.

Но тут Алис уловила новый запах – запах пустоты в Анжелике. Внутри у нее гнездилось Ничто, глубокое и устрашающее, как черный Провал в недавнем видении.

– А твоя сестра, – спросила Алис Анжелику, – где она?

Пустота в Анжелике разверзлась и издала пронзительный вопль. Но из горла не вылетело ни звука. Анжелика отдернула руку, словно Алис ранила ее.

– Бенедикта покинула меня.

Девушке вспомнилась нить, протянувшаяся от руки одной сестры к другой через нее, Алис. Невозможно представить, что эта нить могла порваться.

– Почему? – спросила Алис.

На миг круглые глаза Анжелики сузились, и в носу у Алис защипало от острой горечи. Потом серые глаза снова расширились и засверкали.

– Из-за мальчика. Она ревновала. Он повсюду следовал за нами. Хотел быть с нами, быть как мы. Я жалела его. Но моя жестокосердая сестра хотела, чтобы я его бросила. А я отказалась.

Дельвин. Алис вспомнила, как он звал ее. Тоска Дельвина проникла в нее, затаилась в глубине ее существа.

А голос Анжелики ласково пропел:

– Пойдем со мной, Алис. Ты больше не с ними, с теми. В тебе живет такой же голод, как во мне. Пойдем отдохнем вместе, и ты никогда больше не познаешь голода, усталости или одиночества.

Наступала ночь, голос Анжелики убаюкивал. Так легко было последовать за ней, упасть в выстланные листьями объятия и стать тем, чем Алис суждено стать. Девушка закрыла глаза и попыталась представить, каково это – превратиться в одно из этих деревьев, увитых длинными лозами, словно зеленым нарядом, с волосами из мха.

Но остается Провал. Вот он, этот Провал, ужасающий и бездонный. Он расширился и углубился, он еще огромнее и страшнее теперь, когда Алис закрыла глаза. И хотя Провал снова исчез, едва она подняла веки, девушка по-прежнему ощущала его. Он не был видением, он настоящий, и он здесь, и Анжелика – его часть. Она хочет и Алис затянуть в Провал. Желание Анжелики проникло в нее, и девушка почувствовала, как нутро свернулось и подступило к горлу.

– Нет, – ответила она Анжелике. – Нет.

Алис начала спускаться, поскользнулась и стала падать, цепляясь ногтями за ветки дерева. А вслед летел смех Анжелики, жуткий и режущий, как осколки стекла.

– Ты придешь ко мне, Алис. Ты такая же, как я. Такая же.

После этой ночи Алис потеряла всякую надежду. Ей хотелось верить, что Анжелика лжет. Она чувствовала ее обман, его мерзкие испарения витали над усыпанными листьями волосами. Но в одном Алис была твердо уверена, и случай с Керис служил тому подтверждением. Тут Анжелика не лгала: Алис все больше становилась такой же, как сама Анжелика. Такова была ужасная истина.

Когда Алис в тот вечер вернулась из леса в лагерь, все ее чувства обострились, что слегка испугало девушку. Мать однажды предупреждала ее о необходимости держать в узде способность чувствовать болезни, ведь одно только это могло спровоцировать у деревенских невежд подозрение в колдовстве. Сколь бы ни были остры чувства Матери, даже она не смогла бы постичь то, что творилось сейчас с Алис. И до встречи с Анжеликой озера, где обитали торговцы, казались девушке шумным, суетливым местом, но теперь каждая секунда пребывания здесь превратилась в жутчайшую какофонию. Слишком много ощущений, слишком глубокое проникновение в их смысл. Алис втягивала в себя воздух, скорее подчиняясь инстинкту, чем следуя желанию, и чуяла не запахи пищи и людей – мяса, пота, волос, – но страх, ярость, одиночество. Она воспринимала их не только через нос, но и впитывала кожей. Волоски на руках поднимались дыбом в ответ на шепот вокруг костров. А шептались озерские о тварях и нежитях, что поджидают в темноте. В такие моменты Алис обуревал голод пополам с возбуждением. И она отшатывалась от самой себя.