Алина Реник - В лабиринтах вечности

Вдруг вдали, появилось светлое пятно, и оно на мгновение отвлекло их внимание.

Казалось, это светлое пятнышко старалось спасти его! Разъярённые мумии, увидев новую жертву, рыча, бросились к ней, и Сергей с облегчением вздохнул. Он уже было собирался бежать прочь, пока мумии не вспомнили о нем снова, но что-то его остановило — силуэт белого пятна показался ему знаком. Он напряг зрение, пытаясь увидеть, кто же так заинтересовал мумий, кто же пожертвовал собой ради него? Но ничего не видел, кроме отдалённых очертаний. Но кого? Кто это был? До рези в глазах, пытаясь различить хоть малую толику, всматривался в это существо, но, видел лишь отдельные, нечёткие линии. В какой-то момент ему почудилась арабская женщина под прозрачной белой чадрой.

«Странно, — подумал он, — я ее не знаю! А она ради меня…»

Но всё же что-то в этом силуэте было до боли знакомо… что-то родное… очень-очень знакомое, но что?

Мумии с рёвом набросились на новую жертву и в мгновение превратили её в такую же мумию…

«Новоиспеченная» мумия тихо заплакала. Сергею стало жаль её и так горько на сердце, так жаль эту бедняжку, что пожертвовала собой ради него, что он не выдержал и сам разрыдался. Рыдая, он подходил к ней всё ближе и ближе, протягивал руки, хотел дотянуться, сорвать с лица бинты. Но руки не слушались его, безвольно повисли, как свинцовые гири, и лишь раскачивались от его усилий. Вот он еле-еле с невероятными усилиями дотянулся…, дотронулся до нее…, потянул за край бинта…, а там…

Там была она!

— Сергей, — прошептала Белла.

Сердце его сжалось…

— Сергей…

— Сергей!

— Сергей…

…«Сергей… Сергей…», — прорвалось сквозь страшную пелену его сна, он открыл глаза и в ужасе вскрикнул — в темноте над ним, обмотанное белыми пеленами, зависло лицо мумии.

— А!!!

— Ты чего?! — Хамид отпрянул от него. Он, как бедуин, обмотал лицо белым платком и тряс Сергея за плечо. — Уф, Алла! Как ты напугал меня! Стонешь! Кричишь…

— Сон… — прошептал Сергей, — какой страшный сон!

— А, сон, ерунда. Скажи: «Велик Аллах! Он не причинит мне вреда. Если сон — это истина, пусть будет, а если нет — пусть уйдет прочь». И всё! Всё пройдёт.

— Какой страшный сон! Какой страшный сон! — твердил Сергей, влажной ладонью смахивая холодный пот со лба. Предчувствие чего-то неотвратимо страшного наполняли его. — Может, что дома… с Беллой…?

Вопрос так и повис в воздухе. Сергей замер с открытым ртом, ужаснувшись догадке.

— Уф! Алла! Халас, халас, хватит — халас! Давай вставай, собирайся, — Хамид протянул ему белый платок. — Вот, возьми, намотай, как я.

— Куда? В такую рань?

— Давай, давай, быстрей. Нам нужно успеть, пока солнце не взошло…

Они поднимались по тому же скользящему склону, но сегодня это не было столь утомительно. Сергей уже знал как правильно двигаться, чтобы не сползать вместе со щебнем, поэтому площадки перед усыпальницей достиг гораздо быстрее.

Солнце поднималось вместе с ними, золотило горы, отливало белым.

Рукой, как козырьком, прикрывая глаза, Сергей попытался посмотреть на пышущий жаром шар — не выдержал и доли секунды — зажмурился и, не открывая глаз, спросил:

— Хамид, как в Древнем Египте называли такое солнце? Ра? Амон? Атон?

— Нет, Атон — это просто солнечный диск. Амон-Ра — солнце в зените. Хепри — восходящее, а солнце на восходе — Ра-Хорахти.

— Где же разница? Два одинаковых действия — восходящее и солнце на восходе. Разницы нет!

— Э-э, не скажи. Солнце на восходе — это золотисто-розовая полоска, несмело пробивающаяся сквозь тьму — это слабый росток новой жизни, символ обновления и это Ра-Хорахти. Восходящее же солнце — Хепри уже величаво поднимается, поражая своей величественной красотой. В нём чувствуется уже мощь. Солнце в полной силе, в зените и это Амон-Ра.

— А! — потянул Сергей. — А это, какое солнце «на восходе», «восходящее» или уже «в зените»?

— Это восходящее. Хепри.

— Вот, зараза, еще только восходит, а как шпарит! Что же будет в зените?!

— Вот! — многозначительно приподнял указательный палец Хамид. — Наконец-то ты понял, зачем я тебя разбудил, как ты говоришь, ни свет, ни заря.

— Да, ладно, я ведь это просто, — сказал Сергей, помолчав, добавил, — у русских с этим гораздо проще — Солнце и на восходе, и в зените всё одно: «Светило».

— Я заметил, что у русских всё гораздо проще! — весело усмехнулся Хамид.

Они какое-то время посидели на площадке перед усыпальницей, молча, то ли отдыхали после подъема, то ли набирались сил перед трудной работой. Сидели и просто смотрели вниз на долину на восходящее солнце — на Хепри. Было очень красиво.

Вдруг Хамид сказал:

— Я сегодня тоже плохо спал, всё думал о тех иероглифах, что там на стене. Знаешь, что мне пришло в голову? Это её имя! Только зашифрованное!

— Да? — искренне удивился Сергей. — Зачем?

— Чтобы дух этой несчастной не мог вспомнить его, даже если увидит эти знаки.

Брови Сергея медленно поползли вверх…

— Зачем?

— Нет имени — нет человека! И тогда ничего нет, ничего! Понимаешь?

— Ну…, как-то так… не очень…

— Ей без имени не воскреснуть! Так вот, если я не ошибаюсь, знак, что похож на маковку вашей церкви, означает «нефер».

— Ты уже говорил, я знаю, он означает «красота» или «красавица».

— Молодец! А вот теперь смотри, — Хамид встал, подошел к стене, ткнул пальцем в иероглиф, — этот обозначает «Кеми» — чёрный, но так древние египтяне называли свою страну «Кеми», в смысле чёрные плодородные земли. И переставив их местами, мы получили её имя — Красота Кеми или Красавица Кеми! Нефер-Кемет! То есть сегодняшним языком — Красота Египта!

— Да?! — Сергей вновь удивленно поднял брови. Он всматривался, пытаясь увидеть «Красоту Египта» в этих мало заметных и малопонятных для него знаках, но особенного ничего не видел. Всего лишь: черточки, кружочки, какие-то змейки, но один знак, самый последний, и в самом деле похож на купол православного храма. Но и только.

— Красота Египта! — восторженно произнёс Хамид.

— Красота Египта — Нефер Кемет! Красивое имя! А я вот хочу назвать дочку Надя! Надин!

Хамид, уловив интонацию Сергея и нараспев, играя голосом, пропел.

— Надин! О, Н-а-д-и-н… Надин…

Его голос, неожиданно красивый, полился с высоты горы на всё еще сонную долину, сливаясь с пением птиц, наполнил её звонкими нотками. Где-то далеко, далеко поверх тумана отозвалось эхо, лилово-перламутровый туман стелился у подножия гор, светлея с каждой минутой. Долина, просыпаясь, нежилась в этом удивительном покрывале и дышала негой. Голос Хамида и бойкое далекое эхо, перекликаясь веселыми переливами, тонули в уже розовеющем тумане.

Вдоволь наигравшись с эхом, Хамид мечтательно, тихонечко пропел Сергею: