Алина Реник - В лабиринтах вечности

— Как же так?

— Голубка на крылах принесла страшную весть…

— Неужели предательство?

— Всё возможно…

— Нет!

— Нет, не может быть! Она ненавидела Мернептаха! Не верю, не верю! Никогда не поверю! — твердил служка из храма Амона.

— Всё бывает, мой мальчик! Всё бывает! — проскрипел старый жрец. Он опирался на посох, но этого ему явно было недостаточно, поэтому юноша подставлял ему для опоры свое крепкое плечо.

— В мире людей бывает и не такое! Не любила, а теперь полюбила. Сердце женщины голове не подвластно.

Жрец был так стар, что казалось, он видел ещё строительство пирамид.

— Если наша госпожа выбрала себе Мернептаха в мужья — значит такова воля Богов! Да и что в этом плохого?

— А что хорошего?

— Они — брат и сестра. Теперь их божественная кровь удвоится этим! Она наследная принцесса, а он хороший воин и сможет защитить земли от врагов. Хетты — хитры, как пустынные гадюки…

— У нас с ними договор, — буркнул юноша.

— Эх, Рахотеп, Рахотеп, тобой Ра доволен! А ты всё веришь в договоры. Хаттусили расторгнет договор, как только почувствует свою силу или нашу слабость! Он не задумываясь предаст нас, чуть случись какая беда, а Мернептах — достойный воин, всегда даст ему отпор.

— Рамсес тоже не слабак, — гордо приподнял подбородок Рахотеп, — он же при Кадеше бой выиграл…

— Ай, Ай! Рахотеп, Рахотеп! Сколько я тебе раз говорил, Рамсес не выиграл бой, а позорно проиграл! Да и кто знает, может, он весь этот бой просидел под колесницей? Это, вообще, для нас это было постыдное сражение! И когда ты это запомнишь?

— Поэтому, может, и не запоминаю, что постыдное. Зачем запоминать плохое? — насупился Рахотеп, — я лучше буду думать, что все было наоборот!

— Тебе надо помнить правду! Кто же будет хранить ее, оберегать, кто будет хранить наши знания? А?! Кто будет передавать их потомкам? — жрец стукнул посохом.

Давно побелевшие губы старика дрогнули, глаза увлажнились, он с мольбой в голосе сказал.

— Тебя выбрали Боги, ты избранный, а ты такой бестолковый! Тебе доверяют Знания! Их хватит, чтобы весь мир сделать счастливым или, наоборот, ввергнуть в бездну страданий. Этими знаниями можно остановить болезни и кровопролития. Знания — священны! Их доверяют только избранным. Но если Знания примут с черными мыслями, то сила богов будет служить Темным! И лишь ты и Неферкемет… от вас зависит сейчас, что будет с земными племенами и родами в будущем!

Юноша потупился, но вспомнив что-то, радостно напомнил старику:

— А ты? А другие жрецы!?

Лицо старика расплылось в беззубой улыбке.

— Мой мальчик, я стар, скоро уйду к западным берегам, а следом и жрецы последуют за мной. Останетесь только вы. Вам и нести Свет Знаний! Как когда-то мы приняли этот священный сосуд от старших братьев, берегли его, хранили, так и вы должны передать его грядущим поколениям. Помни об этом!

— Тяжело!

— Тяжело.

— Но почему именно я?

Старик совсем уж озлился на него, и чуть было не стукнул посохом неразумную голову.

— Боги указали на тебя! Сколько раз тебе повторять?

Юноша оглянулся по сторонам.

— На меня, как? Как указали, как они знают, кто достоин? Они меня видели?

— Нет, не видели! Увидели бы, не указали бы на тебя, — зло буркнул старик, но совладав с собой, терпеливо принялся в какой уже раз объяснять неразумному ученику:

— Каждые пятьдесят лет рядом с Сопдет («Сопдет» — древнее название Сириуса) восходит новая звезда, ее сестра. И вот когда ты родился, эта новая звезда вновь ярко вспыхнула на горизонте.

У юноши от восторга заискрились глаза.

— И над тобой вспыхнула звезда?

— Да! — многозначительно кивнул старик, — Только на пятьдесят лет раньше! Всю жизнь я учился, постигал, берег каждую крупицу Великих Знаний и ждал, когда же Сопдет взойдет вновь, чтобы передать свои знания. И вот в час твоего рождения звезда вспыхнула, указывая на тебя…, и я учу тебя, учу и верю, что ты познаешь всю Силу Богов, которую мы храним тысячи лет, а затем ты передашь следующему избранному Силу Знания. (Старик в этот момент подумал, мол, не того выбрали боги, учу его учу, а все без толку, простых вещей не может запомнить, что уж там о Великом с ним говорить.)

— А Неферкемет?

— И она! Над ней тоже взошла звезда. Вы родились в один день! Но она женщина! Сам видишь, как они ненадежны эти женщины.

— Так что же делать?

— Жить, — спокойно ответил старик, — если она так пожелала, что с этим поделать?

— Но голубица принесла весть… совсем иную…

— Тц-ц-ц! И мне не дает это покоя! — оборвал его старик. — Вероятно, кто-то хочет поссорить нас со жрецами Сета.

— Зачем?!

— Нарушить равновесие Светлых и Темных сил!

— Зачем?!

— Понимаешь, — старик перешел на шепот, — самое страшное, когда нарушается это равновесие!

Старик красноречиво замолчал, ему хотелось, чтобы его ученик, наконец-то, осознал ту великую ответственность, что возложена на них богами, но ученик не заметил многозначительности слов учителя, мысли его витали далеко, там, где сейчас была Неферкемет.

— А если…, а если ее заставили?!

— Нет, не похоже! Свадебная Ладья! Ты видел, как красива она была?

В самом деле, сейчас Неферкемет была красива как никогда — в золоченом свадебном уборе, в платье, усыпанном золотом.

Учитель и ученик вновь устремили взоры на свадебную ладью, что оранжевой точкой скользила по глади великой реки.

— Но почему они не остановились, не зашли в город? Почему не остановились принять хотя бы свадебные дары? — не унимался юноша.

— Наверное, спешат в храм… — пожал костлявыми плечами старец, глянул еще раз на ладью и поплелся прочь…

…На ладье и в самом деле спешили, спешили, как можно быстрее пройти Фивы — самый опасный город для Секненры — сосредоточенье жречества Светлых Сил.

Когда за прибрежными камышами скрылись самые высокие пилоны храма Амона и, когда пойма реки стала больше напоминать дикие непроходимые болота, только тогда Секненра приказал отвязать пленницу от трона:

— Ее в низ! Быстрее! — прокричал он, указывая плетью.

Склонив голову, раб-кушит подошел к Неферкемет и очень осторожно стал высвобождать из пут ее затекшие руки. Раб боялся причинить принцессе еще большую боль, чем ту, что она уже испытывала, но пеньковая веревка, так впилась в нежную кожу, что невольный стон всё же вырвался из ее груди.

— Божественная, — прошептал раб, ниже склоняясь.

— Вот как! Посвященным и Избранным, оказывается, тоже бывает больно! — глумливо хохотнул Секненра.

— Хватит! — Мернептах одернул его, — она царская дочь!

Дочь фараона, разминая затекшие кисти рук, даже не взглянув на своих мучителей и не проронив слова, направилась к трюму.