Алина Реник - В лабиринтах вечности

Мернептах лишь моргнул от изумления, виданное ли дело, чтобы слуга так разговаривал с хозяином. Он сжал кулаки, глаза налились кровью, но смолчал.

За одно мгновение Мернептах осознал, что Секненра — его единственное спасение. Мернептах давно заметил за стариком некую скрытую силу. Иногда ему даже казалось, что тот обладал силой, способной повернуть время вспять. Но…

Но он так же знал, как жрецы Сета враждуют с Посвященными в древние знания. А любимая дочь фараона одна из Посвященных! Иногда в маленьких глазках жреца вспыхивала такая ненависть к Неферкемет — проносились такие искры, что у Мернептаха даже возникали сомнения: а не боится ли старик ее силы? Какие тайные знания охраняют Посвященные, и охраняют их так рьяно, что только распыляют ненависть к себе других жрецов?

Секненра, и в самом деле, приходил в бешенство от ненависти и собственного бессилия. Он наполнялся едким гневом лишь при одном упоминание о Неферкемет. Многое бы он отдал, чтобы сломить ее, завладеть Великими Знаниями, а затем собственноручно задушить Неферкемет!

Мернептах вглядывался в старика, и он только сейчас вспомнил, как рьяно Секненра помогал ему обличать Неферкемет перед отцом, а к тому, что и в самом деле произошло, прибавил столько собственных домыслов, что фараон уже никогда не смог бы поверить в чистоту помыслов дочери и правдивость ее речей.

Секненра был тот единственный, кто не вздрогнул от приговора, кто не ужаснулся страшным словам фараона — замуровать Неферкемет в каменоломнях! И только он, Секненра, распластавшись у ног Властителя, просил, умолял собственноручно исполнить Его волю.

А уж когда Неферкемет лишилась статуса — «возлюбленной дочери» фараона, скрытая ранее вражда Секненры к Неферкемет, перешла в неприкрытую ненависть. Каждый раз, видя ее, он просто зеленел от злости, подлетал к ней и, шипя в лицо, норовил больнее уколоть ее, обреченную на смерть.

Но Неферкемет была так недосягаема в своем божественном мире, в котором соединялась и сила богов, и тайные знания, и ее мужество, что все злопыхательства какого-то ничтожного жреца вызывали у нее лишь снисходительную улыбку.

Мернептах отогнал странные мысли, и, покосившись на жреца, спросил:

— Ты ненавидишь ее? Почему? Для меня, останься она живой, — не видать мне трона, я тринадцатый сын! Но тебе-то что? Какая тебе выгода от ее смерти?

Старик хитро улыбнулся, и, подойдя к Мернептаху ближе дозволенного, доверительно взяв его под локоток, развернул его чуть в сторону, и, смотря на него, как удав, не мигая, зашептал:

— Она последняя из Посвященных в тайны Богов! Нет ее — нет их Силы! И тогда все принадлежит нам. И Свет, и Тьма! Тогда Сет будет править миром! И всеобщий Хаос, войны, голод, болезни, мор обрушатся на головы никчемных и непокорных! И мы будем править миром! Хочешь идти с нами, хочешь быть нашим фараоном, тогда следуй за мной — делай, как я тебе скажу! Хочешь быть фараоном!?

Не заметил Мернептах, как старик скрипит зубами, и какие молнии бушуют в его глазах, он только горделиво приподнял голову, словно на ней уж красовалась двойная бело — красная корона Верхнего и Нижнего Египта.

Не услышал Мернептах всех слов Секненры. Лишь увидел в нем своего спасителя, кто поможет ему добиться трона. Ему — Мернептаху — тринадцатому сыну Рамсеса, даже звезды в день его рождения не сулили ничего хорошего. Звезды предрекали ему лишь тяжелую участь воина. И вот прошли годы, он стал первым в царских войсках, но это все же так далеко от трона! Далеко от власти! А сейчас он почувствовал, как его мечта, если еще и не начала исполняться, то хотя бы уже близко, и он чувствует ее приближение — он будет фараоном! Будет! (Правда, он не заметил, как с мечтой о троне он приобрел и поводок, за который его теперь будут водить, как ягненка на закланье).

Секненра не отрывал от него тяжелого цепкого, прожигающего насквозь взгляда, настойчиво повторил:

— Ты будешь фараоном, если будешь слушать меня…, слушай меня…, и ты будешь фараоном! Слушай меня…

Внезапно Мернептах ощутил невероятное спокойствие и уже смиренно прошептал.

— Что делать? Скажи!

— Надо сменить парус с траурного на праздничный. Прикажи украсить ладью лотосами и выведи ее из трюма. Быстрей! Пусть оденут, как невесту, и усыпят золотой пылью.

— Но, — опять возмутился было Мернептах (его дух воина еще слегка трепыхался и противился силе жреца), — фараон приказал доставить ее до рудников, и чтобы ни одна живая душа не знала места…

— Никто и не узнает этого места! Но сначала нам нужно хотя бы пройти… Если те, что ждут нас, готовы к бою, нам схватки не выдержать, нас слишком мало! А тогда мы не дойдём и не исполним волю отца твоего…

— Я… я … — замямлил, было, тринадцатый сын, но его опять грубо перебили:

— Если хочешь быть фараоном, слушай меня! Каждое моё слово — это ступенька к твоему царству. Прикажи одеть ее в свадебный наряд и садись рядом с ней…

— Она не станет сидеть со мной! — буркнул в сторону, как обиженный ребенок, Мернептах.

— Это предоставь мне, — и старик, хитро подмигнув, растянул свой беззубый рот в омерзительной улыбке.

«У него оскал гиены! — подумал Мернептах, — Но он прав!»

Вдоль всего восточного берега не было и малой толики свободной земли, куда бы могла упасть маковая росинка. Все Фивы вышли на берег Нила. Люди шумно толпились в ожидании зрелища. Зрелище обещало быть интересным. Боевые барки. Сотни лучников. Огнеметные машины. Всё это только для того, чтобы спасти Неферкемет, их любимицу «Красоту Египта» — вырвать ее из цепких лап смерти.

Но каково же было их удивление, когда вместо ладьи с белым траурным парусом, появилась вся в голубых лотосах и с торжествующим оранжевым полотнищем, Свадебная ладья с золотым троном для счастливой четы.

Под радостные переливы флейт Свадебная ладья величаво и бесстрашно шла на боевые барки, на сотни лучников, на огнеметные машины.

Мернептах и Неферкемет восседали вместе рядом!

Сначала замешательство, «не может быть», люди всматривались, переспрашивали друг друга: «Она ли это? Не кажется ли им? Не обман ли?» Но еще мгновение и ещё, нет, это точно она — «Красота Египта» — жива! Она жива! И так красива, что от восторга невозможно удержаться.

Радостный ликующий крик пронесся над Великим Хапи. Крик разрывает гнетущую скорбную тишину. Люди от радости бросают вверх свои парики, прыгают, обнимаются от счастья — Их любимая Неферкемет жива!

Боевые барки плавно отступили, пропуская «свадебную ладью», и ладья под оранжевым парусом устремилась вверх по реке к новому храму Рамсеса Великого.

Берег пустел. На пристани остались лишь несколько жрецов. На их сумрачных лицах читалось недоумение.