Элизабет Ли - Ведуньи [litres]

Решение пришло к Дэниелу само собой. Решение полное и окончательное. И беспечная храбрость, которая некогда могла бы, пожалуй, даже испугать его, сегодня лишь придала ему сил. Он чувствовал, что все это больше не для него – эта проповедь, псалмы, молитвы, царящий в церкви невнятный бессмысленный шум. Нет, он остановит ход событий, он переменит свою судьбу! И прямо сейчас, немедленно, должен переговорить с Молли.

Служба закончилась, и прихожане, обретя свободу, высыпали на церковный двор, точно мыши, вытряхнутые из мешка. Но едва Дэниел успел высмотреть в толпе Молли, как преподобный Уолш снова обратился к своей пастве:

– Мне необходимо и еще кое-что сообщить вам, но я не хотел осквернять Божью обитель упоминаниями о подобных вещах.

В задушевном голосе священника слышалась усталость, и Дэниел затаил дыхание, приготовясь услышать, что произошло после неудавшегося нападения на «логово» Хейвортов и удалось ли в итоге отбить у магистрата Филлис.

– Не сомневаюсь, – снова заговорил Уолш, – вам уже известно, что позапрошлой ночью магистрат Томпсон был схвачен после того, как совершил поистине дьявольское преступление. Он совершил деяние, не подобающее его почетному положению мирового судьи, а на самом деле – и никому из детей Божьих. – Священник суровым взглядом обвел прихожан. Те удивленно переглядывались и перешептывались. – И я во исполнение своей скромной роли, испросив аудиенции у представителей власти, потребовал осуществить незамедлительную замену магистрата.

После этих слов шепот стал значительно громче; все знали, что до сих пор магистрату Томпсону легко сходили с рук самые разнообразные грехи и «шалости», хотя преподобный Уолш не раз обращал на это внимание прихожан. Видимо, теперь священник решил воспользоваться возможностью рассказать об этом открыто, подвергнув магистрата Томпсона позору и предав его в руки судей. Впрочем, на его месте любой другой, скорее всего, сочинил бы благопристойную историю о внезапной болезни магистрата, объяснив этим его внезапный отъезд. Дэниел был безусловно на стороне Уолша, однако сообщение священника лишь подтвердило его опасения насчет бедняжки Филлис. А ведь он, Дэниел, мог остановить преступника! Однако предпочел – нет, был вынужден! – проехать мимо.

– Новый магистрат, – несколько напряженным тоном сообщил далее преподобный Уолш, – уже в пути и, по всей видимости, прибудет к нам не позднее чем послезавтра. Он пользуется репутацией человека высоконравственного, строго следующего букве закона. Не сомневаюсь, эта новость послужит вам всем большим утешением.

Однако, судя по выражению лица самого Уолша, это сообщение способно было вызвать у большинства жителей деревни не радость, а страх. И он, сделав вид, что страшно утомлен проповедью и только что произнесенной речью, повернулся и пошел обратно в церковь, не обращая внимания на крики прихожан, так и не получивших ответа на самые разнообразные вопросы, которые у них возникли в связи с этими сообщениями. И только когда священник исчез в церкви, Дэниел вспомнил, что и у него было одно весьма неотложное дело. Но, оглянувшись вокруг, понял, что Молли уже ушла.

Каждое утро я говорю себе: нет, к реке я ни за что не пойду! Но в полдень обязательно потихоньку выскальзываю из дома и проверяю, нет ли на ветке знакомого камня. «Вот и хорошо», – говорю я, если его там нет, а глаза у меня щиплет просто от ветра, и вовсе я не плачу.

Наконец я все-таки обнаруживаю там ведьмин камень; он висит между ольховыми сережками на тонкой полоске ткани, продетой в дырку.

«Никуда я не пойду!» – говорю я себе, но камень с ветки все-таки снимаю.

Он ждет на берегу реки. Смотрит на воду, и у меня есть возможность немного понаблюдать за ним исподтишка. Острые побеги молодой травы у меня под ногами уже успели стать мягкими, напитавшись влагой. Вот бы войти в реку и навсегда смыть ту отметину на моем теле, а потом выплыть к другому берегу совсем иной, чистой и обновленной. Интересно, какой я тогда могла бы стать? Наверняка более чистой, это уж точно. Причем во всех отношениях. Это была бы моя улучшенная версия. И я страстно жажду такого перерождения.

Но понимаю, что мечты мои беспочвенны. Ничего у меня не выйдет. Один-единственный вечер не сломит ту хрупкую зависимость, которую мама выстроила между нами и деревней. Я гоню мысли о матери. Но это не предательство.

Дэниел оборачивается и смотрит прямо на меня, хотя я так и не издала ни звука. Потом он как-то неуверенно машет мне рукой и той же рукой проводит по волосам. И мне вдруг становится неловко. Я уже жалею, что все-таки решила прийти сюда. Но все же подхожу к нему. Я так и не поняла, что он во мне нашел, ведь мы с ним разного поля ягоды, и наши жизненные пути никак не должны были бы пересечься.

А он так искренне улыбается, когда я к нему подхожу, протягивая ведьмин камень, что меня еще сильней охватывает смятение. Сначала мы оба молчим, не зная, с чего начать, а потом одновременно начинаем говорить:

– Вот, я принесла… это помогает…

– Я так рад, что ты пришла!

Я протягиваю горшочек с целебной мазью, но рука у меня какая-то застывшая, неживая.

– Ты смазывай… – Все слова куда-то подевались, и я просто указываю на свой лоб.

Он берет горшочек.

– Спасибо. – Он нюхает зелье, даже палец в горшочек сует.

– Это ромашка и тимьян, – поясняю я.

Он пытается на ощупь смазать поврежденную бровь, но на рану мазь почти не попадает, и я начинаю смеяться, а потом отбираю у него горшочек. Теперь я уже чувствую себя с ним совершенно свободно, хотя абсолютно не понимаю, отчего это.

– Дай-ка лучше я. – И я, не задумываясь, быстрыми ласковыми движениями наношу мазь на поврежденную бровь, как если бы передо мной была Энни. – Ну вот.

– Спасибо. А это ты… Кто эту мазь приготовил? – спрашивает он.

– Моя мать.

Он кивает.

– А как… она поживает? Чем теперь занимается?

Я пытаюсь понять тайный смысл его вопросов, но, по-моему, я не расслышала в них ни капли подозрительности. И я снова вспоминаю, как тогда, при нашей первой встрече, он испугался, когда понял, кто я такая, а меня словно кнутом ожгли. А что, если все это просто обман? Что, если он таким образом пытается заставить меня признаться в нашей вине? Это, во всяком случае, объяснило бы, почему он проявляет ко мне такой интерес. Но я стою рядом с ним и не чувствую ни капли опасности, ни капли лжи в его словах. Я испытываю к нему полное доверие. Не знаю почему. Он наклоняется ко мне, ему явно интересно, что я отвечу.

– Исцеляет понемногу, – говорю я. Да, иногда исцеляет. Но чаще, намного чаще – насылает порчу или проклятия. Особенно если ей могут за это хорошенько заплатить. И уж точно не оставит без наказания того, кто обидит или оскорбит ее или ее детей. А еще она варит любовные напитки для тех, к кому его избранник или избранница не испытывают тех пылких чувств, каких хотелось бы. Между прочим, обыкновенный отвар из семян мака способен принести душе огромное облегчение, а заодно дает возможность увидеть такие картины, которые, как считается, можно создать разве что с помощью колдовства.