Элизабет Ли - Ведуньи [litres]

– Может, ты, Ханна, думаешь, что меня в эти места случайно ветерком занесло? – донесся до него голос Бетт, и он заставил себя посмотреть на нее, чтобы вернуться к реальной действительности. – Ты же должна понимать, что такую цену я заплатить не могу. Вон хозяин мой стоит, и он, конечно, решит, что я вовсе разум потеряла, раз за селедку такие деньги выкладываю, да и с места меня погонит. Разве ж я не права, господин мой?

При этом на лице у нее было самое безмятежное выражение: было ясно, что эта игра доставляет удовольствие обеим женщинам. Рыбачка, впрочем, глянула на Дэниела с презрением: что, мол, ты за хозяин, коли сам на рынок ходишь? На рынке, как известно, главные женщины. Дэниел сурово сдвинул брови, откашлялся и, стараясь не засмеяться, буркнул сердито:

– Что-то ты и впрямь неразумно денежки расходуешь. Видно, придется у тебя из жалованья вычесть.

Бетт сокрушенно пожала плечами, и торговка, вздохнув, положила в корзинку еще две селедки, а потом вдруг, глядя куда-то мимо Бетт, охнула и прижала пальцы к губам. Обернувшись, Дэниел увидел, что вокруг какого-то мужчины, который держит за ворот рыдающего мальчишку, уже собралась небольшая толпа.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Дэниел тут же бросился туда и протолкнулся сквозь толпу. Впрочем, расступались перед ним охотно; почти всем было известно, что он сын богатого фермера и однажды унаследует эту ферму, единственную в их деревне, так что лучше свое мнение об этом молокососе держать при себе. Мальчишку Дэниел сразу узнал; его отец недавно пропал в море. Парнишка был бледен, лицо искажено страхом, рот широко раскрыт. Мужчина, поймавший вора, крепко держал его за ворот и даже слегка над землей приподнял. Человек этот был Дэниелу совершенно незнаком, но сдержаться он не сумел: он так остро почувствовал страх, владевший мальчишкой, что слова вылетели у него изо рта раньше, чем он успел подумать о последствиях.

– Сейчас же отпусти мальчишку! – потребовал он.

Незнакомец смерил его взглядом и спокойно заявил:

– Он вор.

– Никакой он не вор! – Дэниелу было известно, что семья мальчика вынуждена была переселиться к замужней сестре его матери. А это означало, что в увеличившейся семье работает только один мужчина, зато голодных ртов хватает. – Это я его на рынок послал, а денег дать забыл.

Было совершенно очевидно, что это заявление вряд ли соответствует действительности, тем более мальчишка уже успел слопать большую часть украденной редиски, о чем свидетельствовали его перепачканные землей и соком лицо и руки. Тем не менее Дэниел тут же сунул торговцу овощами какую-то монету, присел перед ребенком на корточки и мягко высвободил его из рук незнакомца. Мальчишка заплакал навзрыд, а незнакомец спросил:

– А ты, собственно, кто такой? Его отец?

– Нет, я друг их семьи. А ты, чужак, кто такой?

Глаза незнакомца холодно вспыхнули:

– Я ваш новый магистрат, парень. Я только что прибыл и вскоре намерен представиться всей деревне. И, похоже, я прибыл очень вовремя. Воров следует должным образом наказывать, а не оправдывать.

Он снова схватил мальчишку за плечо, но тот вывернулся из-под его руки и стрелой помчался прочь. Собравшиеся люди тихо перешептывались, подталкивая друг друга. То, что произошло у них на глазах, давало прямо-таки невероятную пищу для пересудов.

– Никакой он не вор, – упрямо повторил Дэниел. – Это я его на рынок послал.

Магистрат окинул мрачным взглядом толпу. Глаза его горели обжигающим ледяным огнем.

– Я уже успел увидеть достаточно, чтобы понять: работы тут непочатый край, ибо все вы погрязли в грязи и разврате. Не думайте, что я новичок и не способен в ваших делишках разобраться. Так что сразу учтите: я положу этим мерзостям конец. Любой, кто преступит закон, неизменно будет наказан; можете быть уверены, что я любого преступника непременно выведу на чистую воду и сумею узнать все, что творится в вашей поганой деревне. Можете заранее трепетать от страха, ибо предначертанный поворот колеса фортуны свершается уже сегодня.

Дэниел повернулся, выбрался из толпы и пошел прочь, по-прежнему чувствуя спиной обжигающий холод взгляда магистрата, который так и не сделал ни шагу.

– Я тебя предупредил, парень! – крикнул он Дэниелу вслед, но тот не остановился. – За тобой я буду следить особенно внимательно. Я твое наглое поведение хорошо запомнил.

Мы с Энни робко пробираемся сквозь толпу на берегу, поглядывая на корзины с рыбой и съедобными моллюсками – венерками, мидиями, – выставленные на продажу. Овощей мало, редко кто продает редиску и молодую репу; впрочем, почти все это жители деревни сами выращивают в своих жалких, исхлестанных всеми ветрами огородах, вот им и нет нужды такие вещи покупать. Море сегодня какое-то плоское и серое; оно кажется мирным, но я знаю: доверять ему нельзя, оно в один миг способно перемениться и потребовать очередную жертву.

Я перехватываю взгляды торговок, выискивая ту, у которой сердце может оказаться помягче. Женщины вообще чаще нам подают и не так склонны подсчитывать каждый истраченный грош. В базарный день мужчин на берегу обычно немного, и это нам на руку. Но сегодня нам явно не везет. Торговки одна за другой шарахаются от нас, на Энни они смотрят с отвращением, а на меня – презрительно сморщив нос.

Ну, мы к такому привыкли. Хотя сегодня в их жестокости появилась какая-то особая наглость, и это уже нечто новое.

– Убирайтесь отсюда, подлые твари! – грозно вопит один торговец, подбегая к нам почти вплотную и наклоняясь так, что чуть не касается моего лица. Я прячу Энни за спину, а он грозит мне кулаком, и я изо всех сил стараюсь держать себя в руках. Только не дрогнуть, только не позволить тому гневу завладеть мною! Ведь тогда сразу станет ясно, что я именно такая, какой они все меня считают. – Прочь, прочь! Нечего вам тут делать с вашим вонючим колдовством!

У торговца за спиной собираются еще люди, бросив свои прилавки и корзины. Осматривают нас с головы до ног, шепчутся, поджимают губы. Куда бы я ни глянула, везде на лицах гнев и презрение. Я покрепче прижимаю к себе Энни, и тут какая-то женщина так толкает меня, что я чуть не падаю.

– Надо было сразу со всеми вами покончить, когда твой братец на Сэма Финча напал! – орет она и, обернувшись, тут же получает поддержку в виде кивков и одобрительных улыбок. – Надо было еще в ту ночь вашу грязную чумную лачугу сжечь дотла, да и вас всех вместе с ней!

От возмущения у меня пропадает голос, и я с ужасом чувствую, что глаза мои наполняются слезами.

– Ничего, будут у нас и другие ночи! – грозит тот торговец.

И я, проглотив застрявший в горле комок, расправляю плечи, выпрямляюсь и заставляю слезы немедленно высохнуть. Нас и раньше обижали деревенские. Нас много раз гнали прочь. Но никогда я не испытывала такого страха, как сейчас. Никогда с таким отчаянием не пыталась отыскать в толпе хоть одно доброе или хотя бы незлобное лицо, хоть одну руку, готовую нас защитить.