Элизабет Ли - Ведуньи [litres]

Это было неожиданное признание. Дэниел посмотрел на Сару, надеясь, что она как-то объяснит ему слова священника, но она, с жалостью глядя на Уолша, лишь попыталась его утешить:

– Не огорчайся так, Сет, ты же хотел этим Шоу помочь.

– Но из-за моих попыток теперь и вам угрожает опасность. Господи, почему Ты обременил меня столь испорченной душой? Впрочем, этого я никогда не узнаю. – Теперь священник говорил почти шепотом, и Дэниел лишь с трудом мог его расслышать. – Но я постараюсь с честью нести это бремя. – Склонив голову на грудь, он вытер глаза и воскликнул: – Ах, надо было мне проявить куда большую осторожность, прежде чем вам необдуманные советы давать!

– Но откуда ж тебе было знать? – сказала Сара.

Уолш только головой покачал. Потом вдруг заговорил очень быстро, едва переводя дыхание:

– Вы должны понять, что теперь вы не можете быть обручены, потому что в ближайшем будущем тебе, Сара, никак нельзя быть обнаруженной. Магистрат Райт уже успел поделиться со мной своими последними успехами – а он действительно считает это большим достижением – и в охоте на папистов, и в охоте на ведьм, которых он обрек на смерть лишь за то, что у них на коже имелось какое-то пятно, или просто по навету соседа. – Священник придвинулся еще ближе и прошептал: – Если он узнает, Сара, кто ты такая, то, боюсь, он велит тебя арестовать и приговорить к смертной казни за то, что ты с помощью колдовства приворожила нашего молодого фермера.

Дэниел почувствовал, как тело Сары содрогнулось, словно от удара молнии, однако она так и не издала ни звука.

– Но ведь мы уже обручены, обручены по-настоящему, – сказал Дэниел, – Господь тому свидетель, и Он знает, что к Нему была обращена наша мольба, когда я надевал Саре на палец обручальное кольцо моей матери.

И тут он услышал, что людские голоса в амбаре стали громче, яростней, превращаясь в дикий рев, более всего похожий на растущий прибой. Вздыбившаяся волна людского гнева и страха грозила вырваться наружу, и по спине у Дэниела пробежали мурашки, а Сет почти скороговоркой прошептал:

– Я уверен, что Господь не сомневается в чистоте ваших чувств, но сейчас вам придется признать, что та чудесная жизнь, о которой вы мечтали, пока сбыться не может. – Он тяжко вздохнул и закончил: – Вы должны расстаться.

Дэниел потянулся к Саре, а она к нему. Но именно она первая твердо сказала:

– Мы не расстанемся.

– Они не узнают, кто она такая, – сказал Дэниел.

– Узнают, и очень даже скоро, – возразил Сет. – Кто-нибудь непременно ее выдаст, и вскоре ядовитые сплетни уничтожат всякую имевшуюся у нас надежду на то, чтобы ваш союз был всеми принят.

Дэниел все никак не мог набрать в грудь достаточно воздуха.

– Но мы не можем расстаться, – выдохнул он.

– Вы должны.

– Нет. – Это сказала уже Сара.

Они стояли плечом к плечу, сплетясь руками, объединенные общей целью. Сердце у Дэниела готово было выскочить из груди, и дышал он как-то поверхностно, судорожно. А еще ему было страшно – так страшно, как никогда в жизни.

Из дверей амбара уже начинали вываливаться деревенские жители, и священник сразу отошел от Сары и Дэниела и словно растворился в темноте, оставив их в молчании, тесно прильнувшими друг к другу.

Я лежу в постели, но сна нет как нет. Я уже промочила злыми горячими слезами не только подушку и полотняную простыню, но и толстый тюфяк, набитый соломой. Сегодня ночью мне страшно до колик в животе; мне кажется, что он, мой хозяин, разыщет Дэниела и отнимет его у меня. Отнимет у меня мечту о новой жизни, прогонит из этого дома. Я необычайно сильно чувствую сегодня его присутствие; это он заставляет меня шептать проклятия в адрес нового магистрата, исполненного ненависти к таким, как я; впрочем, мне и самой страстно хочется наслать на него проклятие, я с наслаждением представляю себе, как он будет в страхе пресмыкаться предо мной; но все же я до дрожи боюсь, что эта неведомая сила поглотит меня целиком. И сознаю, что должна гнать от себя ту тень, которую мельком вижу краешком глаза, вынуждена с нею сражаться.

Когда же я наконец засыпаю, мне снится Энни. Она стоит передо мной, странно белая и застывшая, и в ее густых волосах запутались ветки, а коленки, как всегда, грязные и исцарапанные. И она что-то говорит шепотом, и эти слова, вытекая из ее уст, словно наматываются на катушку, создавая некий кокон; они тонкие и серебристые, как осенняя паутинка; а потом они начинают опутывать меня, и в итоге я и сама превращаюсь в кокон и больше не могу ни двигаться, ни говорить, ни видеть, но знаю, что Энни больше нет, она ушла навсегда, ее больше никогда в моей жизни не будет, а все из-за того, что я стояла и смотрела, позволяя всему этому со мной случиться.

Очнувшись от этого кошмарного сна, я слышу, как внизу Дэниел громко убеждает отца, что мне необходим отдых, ибо я сражена горем из-за случившегося с Филлис. Мистер Тейлор меня любит, я хорошая доярка, так что он, проявив снисходительность, охотно позволяет мне отдохнуть днем пару часов.

Но прежде я должна помочь Бетт со стиркой и глажкой, и мы с ней тащим огромную корзину с бельем на берег реки. Сама эта работа мне, в общем, нравится, но сегодня я что-то совсем не хочу оказаться в компании деревенских женщин.

Щелок, в котором мы замачиваем белье, щиплет глаза, и я забредаю подальше в воду и вываливаю в реку белье, а потом по очереди расстилаю каждую вещь на камне и бью по ней вальком. Работа тяжелая, но приносящая удовлетворение. Сегодня Бетт, чувствуя мое настроение, не болтает, не шутит, не смеется, не брызгает в меня водой, как обычно; она притихла и украдкой поглядывает на детей, играющих на берегу, и выражение лица у нее примерно такое же, как у Энни, когда та смотрит на человека, который ест сладкий пирог. Но уши я себе заткнуть не могу, так что все равно слышу, как деревенские женщины судачат насчет Филлис: что, мол, они давно знали, какая она на самом деле дурная, просто она хорошо свое черное нутро скрывала, и ничего удивительного, что она так плохо кончила.

От злости я начинаю особенно сильно молотить по белью вальком и нечаянно обрызгиваю женщину, которая стоит ближе всех. На реке я ее вижу впервые, но помню, что она иногда приходила к маме за мазью, чтобы снять какое-то кожное воспаление. Я моментально от нее отворачиваюсь и тихо говорю:

– Извини, пожалуйста.

– Ничего. – Она пристально на меня смотрит. – А знаешь, по-моему… Мы с тобой никогда раньше не встречались?

Я наклоняюсь и начинаю тщательно изучать белье в поисках оставшихся пятен; сердце мое стучит как бешеное.

– Нет.

– Но я точно… Просто не могу вспомнить, где же это было. Но я точно тебя откуда-то знаю!