Клайв Баркер - Сияние во тьме [сборник litres]

Освальд отказался что-либо ему рассказывать, но намекнул, что De Vermis Mysteriis вовсе не выдумка, а реальная книга, и у него, возможно, есть экземпляр. Больше он не сказал ни слова.

Было очевидно, что Освальд стыдился условий, в которых живет, и Альберт решил надавить на него, используя эту чувствительную тему, чтобы заставить его поделиться тем, что ему известно. Он загрузил обработанные фотографии обратно в телефон и пролистал их, чтобы убедиться, что они достаточно унизительно смотрятся на небольшом экране. Идеально.

Он залез на кровать, свернулся под пуховым одеялом, пропахшим тем, чем они занимались с Оливией, и подумал о своем последнем варианте. Если Освальд несмотря ни на что продолжит отказываться, Альберт натравит на него существо. Выбрать Освальда казалось разумным, ведь он единственный понимал, в чем дело. Если Освальд не пойдет навстречу, придется ему отвечать за последствия.

Чем больше Альберт об этом думал, тем менее подлым это ему казалось. Если не учитывает, какие ресурсы имеются в распоряжении противника, пусть винить себя самого. В любви и на войне все позволено, и так далее, и тому подобное.

Альберт так привык к присутствию твари в своей комнате, что загнал звук, который та издавала, в угол своего сознания, где тот его не донимал. Однако в этот раз, когда он выключил свет, безумное хихиканье звучало необычайно отчетливо. Будто тварь знала, что у него на уме, и с нетерпением ждала того, что принесет утро следующего дня.

Возможность представилась во время перерыва на обед. Стоял погожий осенний день, небо было чистое и безоблачное, и многие ученики вышли на улицу. Даже Освальд, который обычно проводил перерыв, укрывшись в библиотеке, стоял, прислонившись к столбу с баскетбольной корзиной. Альберт подошел к нему.

– Ну, – сказал он, – Ты подумал над тем, о чем мы вчера говорили?

Освальд пнул сломанную хоккейную клюшку и покачал головой.

– Не-а. А чего мне думать?

– Значит, не скажешь мне, что делать?

Освальд посмотрел на Альберта. Под глазами у него сгущались тени, и когда он улыбнулся, Альберт увидел на его зубах желтую пленку, будто тот давно их не чистил.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты правда не понимаешь.

– Наверное, – ответил Альберт, вынимая телефон. Открыл папку с фотографиями из квартиры Освальда и показал ему парочку. – Зато я понимаю, что ты не захочешь, чтобы я выложил это. На фейсбук, например.

До сих пор все шло по плану Альберта. Сейчас Освальд должен был в ужасе оглядеться по сторонам, умоляя Альберта убрать телефон, а потом согласиться помочь. Но случилось совсем не это.

Альберт почувствовал неладное, когда Освальд взглянул на фото с полным отсутствием интереса – никакой ослепляющей паники. Но реальное отклонение от плана случилось, когда Освальд взял клюшку и ударил ею о столб с баскетбольной корзиной. Звук разнесся по школьному двору, будто звон церковного колокола.

Все обернулись к ним. Освальд вскинул руки, замахал, будто тонет, и во весь голос закричал:

– Слушайте все! Подходите сюда! Альберт хочет вам кое-что показать!

Заняться ученикам было особенно нечем, поэтому они потянулись, как осы к горшочку меда – чтобы развеять скуку сладостью.

– Какого черта ты творишь? – прошипел Альберт.

Освальд снова показал свои желтые зубы.

– Ты заблуждаешься, Альберт, если думаешь, что мне есть что терять.

Заинтересованные наблюдатели обступили их кругом, и Альберт понял, что влип. По крайней мере здесь и сейчас. Он был достаточно социально адекватен, чтобы понимать: нельзя пускать телефон по рукам. Выложить фотографии на фейсбуке, как бы невзначай приписав: «Гляньте сюда!» – это одно, а взять на себя ответственность за что-то подобное – совсем другое. Это неприятно, подло и откровенно мерзко. Унизительно.

К счастью, выпутаться из ситуации проще простого. Нужно лишь отмахнуться от Освальда, в очередной раз выставив его дурачком. Альберту нечего было им показать. Учеников собралось уже много, была здесь и Оливия. Альберт попытался поймать ее взгляд, но она смотрел только на Освальда, который наконец прекратил размахивать руками. Он указал на Альберта и произнес:

– Это Альберт, вы все его знаете. Альби. Вчера вечером он заходил ко мне, просил помощи в одном деле, а когда не получил ее, сделал несколько фотографий, которые хочет показать вам.

Ладно, значит, вот как он играет. Умно. Очко за Освальдом. Он сделал невозможным и публикацию фото в интернете – не мог ведь Альберт сейчас отрицать, что они у него есть, а потом взять и выложить.

Мгновение Альберт не знал, что делать. Вероятность подобного развития событий он не рассматривал. Или, вернее, невероятность. Поведение Освальда было так нетипично, что Альберт не мог его предсказать, и лучшим, что он смог придумать, оказалось:

– Понятия не имею, о чем ты, Освальд. Расслабься.

Освальд не расслабился. Сцена была в его распоряжении. И голосом, полным доселе невиданной силы, он объявил:

– Меня зовут Освальд, но большинство из вас, наверное, знает меня как Подушку-пердушку. Кстати, это наш Альберт придумал, как и кучу всего остального, чего вы, может, и не помните. А я помню.

Подушка-пердушка? Когда это было? В седьмом классе? Сто лет прошло с тех пор, как кто-то так называл Освальда. Насколько мог вспомнить Альберт, это было не позже начала десятого класса. Он злобно глядел на Освальда, который так разошелся, что в уголках его рта показалась белая пена. Альберт закатил глаза, чтобы показать: он не имеет к этому никакого отношения. Он собирался уйти прочь, когда Освальд продолжил:

– Да, Альби очень изобретателен, но не настолько, чтобы придумать, как сделать так, чтобы у него встал, даже несмотря на то, что с ним – одна из самых симпатичных девочек в школе.

Альберт посмотрел на Оливию, которая вдруг покраснела, и ярость стыда пронзила его тело, словно яд.

– Осторожнее! – прошипел он Освальду. – Будь очень, очень осторожен!

Демонстративно игнорируя опасность, о которой он должен был бы знать, Освальд продолжил:

– Альби думает, он лучше всех, но, если видит голую девушку, его крошечный писюн съеживается, как испуганный слизняк. – Несколько ребят рассмеялись, что только подстегнуло Освальда. – Я имею в виду, это может быть как-то связано с его мамкой. Раньше он всегда…

Сказав эти слова, он пересек черту. Альберту было все равно, сумасшедший Освальд или самоубийца, или правда думает, что ему нечего терять. Он пересек черту.

«Убить его».

Альберт сформулировал слова, как крик у себя в голове, будто выжженный огненными буквами. Существо маячило перед детской лесенкой, и в резком свете Альберт видел, что оно замерцало так ясно, как никогда прежде.