Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

Ладно, подумал я, адрес мне известен, гугловскую карту города я уже смотрел; спрошу теперь у местных, на чем доехать – подскажут.

Через полчаса я стучался в калитку дома на улице Глухова, где жил Тим с матерью и сестрой. Открыв калитку, Тим, казалось, ничуть не удивился моему появлению.

– А, это ты, Вован! Заваливай.

Рукопожатие и мужское объятие были вялыми. Тим, вышедший во двор в спортивных штанах и майке с короткими рукавами, сначала показался мне сонным, а потом я понял, что он пьян.

– Ты молодец, что приехал. Мне как раз не хватало кого-нибудь вроде тебя, – произнес он, когда мы вошли в дом. – Я тут пожинаю плоды удачного эксперимента. Купил дешевый белорусский виски, за… не помню – за триста с чем-то рублей, что ли, короче, самую дешевку. Вкус соответствующий – пить невозможно, хотя лучше нашей водки, конечно. И я настоял его на скорлупе… этого… орех такой, как его, блин! Из Австралии. С ванильным запахом который. Ну, «король орехов» его называют. У нас весь город им завалили. Круглый такой, и там щель еще в скорлупе, как искусственная, а она, сука, природная! Вставляешь в нее такой ключик, поворачиваешь и раскалываешь.

– Макадамия, – подсказал я.

– Да-да, вот! Короче, я на скорлупе виски настоял. И я тебе скажу, классно получилось. Коньяк тоже настаивал, но он слишком какой-то ароматный выходит, парфюмный такой, аж перебор. А вот виски с этим орехом – прямо то что надо. Как доктор прописал.

Мы сидели с ним за столом на кухне, пили виски с нехитрой закуской, Тим рассказывал, а я слушал, чувствуя, как все тяжелеет камень, давящий мою душу.

Тим рассказал, что в ту ночь, когда я во сне начал избивать Майю, он проснулся и с ужасом увидел, что происходит нечто чудовищное, что он, точно марионетка, совокупляется со своей сестрой. Сначала пробудившееся сознание не могло овладеть собственным телом, которое действовало самостоятельно, независимо от разума. Тим пытался закричать, но не смог – ему не подчинялся даже голос. Творился кошмар, а Тим был не в силах остановить его, словно между волей и телом пролегла пустота, где исчезали все волевые импульсы.

При этом Тим чувствовал, что непонятная сила, которая овладела им, наслаждается его беспомощностью, он даже как будто слышал смех, звучавший где-то у него за спиной. И Майя!.. Она была в сговоре с этой силой, в ее глазах мерцало нечеловечески мерзкое сладострастие и упоение властью над жалкой куклой, на роль которой она выбрала своего брата.

В момент оргазма Тиму показалось, что чужая воля, принуждавшая его, ослабла, он напрягся и вдруг почувствовал, что снова владеет своим телом. Тогда он отпрянул от Майи, вскочил и в дикой ярости, переполнявшей его, начал избивать эту похотливую мерзавку, эту бессовестную суку, эту ведьму, эту тварь.

На Майины вопли и визги в комнату вбежала мать, попыталась оттащить разъяренного Тима от сестры, и тут он совершил страшную ошибку, сделал то, чего не может себе простить. Он ударил мать. Она упала, сбитая с ног, и лишь тогда Тим опомнился.

– Это так безобразно было, что дальше некуда, – сокрушенно говорил он мне. – Майю-то, лярву эту, не жалко, хер с ней, но мать… Как я мог! Но я просто обезумел. Хорошо еще, что под рукой палки не было или ножа. Ты видишь, Вован, какая дрянь случилась, какая несусветная дрянь! Мать теперь со мной не разговаривает, хотя я на коленях перед ней стоял, умолял простить. Сидит у себя в комнате, не выходит. А Майя из дома ушла. Я ведь по голове ее бил. Сильно. Мне кажется, у нее крыша поехала от этих ударов. Дай бог, если это просто шок был, если прошел быстро. Но вдруг это настоящая шизня? Эти глаза ее безумные… Ох, Вован, как же тошно мне! Не знаю, где сейчас Майя, знаю только, что приходит домой тайком, когда меня нет. Возвращался однажды и видел издали, как она – раз! – на улицу со двора, и бежать. Погнался было, да фиг вам! Не догнал. Короче, за спиной у меня с матерью контачит. У матери спросил про Майю, но та только одно сказала: не твое, мол, собачье дело, и все. Я уж и в церковь, представляешь, ходил, свечку там толстенную купил, поставил, зажег – пусть Бог видит, я зла не хотел, я бы теперь… Лишь бы выправить! А то, может, не знаю, может мне повеситься, что ли?

Взгляд его затравленно блуждал по кухне. Я не стал утешать его и отговаривать не стал – дескать, не вешайся, друг, не надо, жисть прекрасна!.. Мне вдруг стала глубоко безразлична его судьба.

Вскоре Тим был уже пьян настолько, что заснул, перебравшись на стоявший в кухне диванчик.

Он храпел, а я вышел из-за стола и направился в комнату. Здесь не было коридора, соединявшего комнаты, все они были сквозными. Дверь из кухни вела в одну комнату – как я понял, она принадлежала Тиму, – в дальнем ее конце была еще дверь, за которой смежная комната, очевидно – Майина. Пройдя ее, я подошел к новой двери – в третью комнату. Здесь должна обитать мать.

Постучался. Ответа не было.

Тогда я осторожно толкнул дверь и вошел. На большой двуспальной кровати, застеленной покрывалом, неподвижно лежала женщина в домашнем халате. Лежала на спине, голову скрывала подушка.

Не шевелилась. Не дышала. Она была мертва.

Я осторожно приподнял подушку и увидел застывшее страшное лицо. Дупло рта, налитое мертвенной тьмой. И выпученные в ужасе глаза.

Подушка легла на место.

Что же ты наделал, Тим, друг мой!

Я подошел к окну, стоял и смотрел во двор. Над забором виднелась полоска улицы, соседские заборы на противоположной стороне.

И ведь он совсем недавно ее убил, понял я, трупного запаха еще не было. Задушил, а потом начал пить. Потому и был уже вдрызг к моему приходу. Возможно, когда я только сошел с автобуса, она была еще жива. Быть может, он опустил подушку на ее лицо в тот самый момент, когда я пытался ему дозвониться, но попал в тот странный чужой разговор…

Я вздрогнул, почувствовав, как вибрирует в кармане телефон.

Рука дрожала, когда лезла в карман.

Мой умерший телефон ожил, экран горел, но каким-то странным фосфорическим светом. Не было звука, только зуд вибрации. На экране – ничего, лишь желтовато-зеленоватое световое пятно, в котором темнела фигура непонятного замысловатого символа, вроде оккультного. Я неуверенно ткнул пальцем в символ и поднес телефон к уху. Наверное, сейчас треть моей головы осветилась его гнилостно-лунным светом.

– Ну что, пацан, – раздался из динамика голос, один из тех, что я уже слышал, когда подключился к чужому разговору, – Майю мою хочешь увидеть?

– Что?! – опешил я. – А… вы кто?

– Да какого черта ты тут вопросы задаешь?! – рявкнуло из трубки; собеседник внезапно дико разозлился, просто пришел в ярость. – Ты, щенок, зачем сюда приехал?! К Майе или к кому?! Ты увидеть ее хочешь?!