Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

После этого сна ко мне приходили мысли о самоубийстве. Навалилась какая-то жуткая тоска, словно бы небо превратилось в каменную плиту, прильнуло к земле, и меня сдавило меж двух гигантских плит. Я чувствовал себя заживо похороненным, доживающим последние дни или даже часы на бескрайнем кладбище, в которое превратилась вся поверхность планеты. Живой мертвец, я ходил среди мертвецов, совершал бессмысленные действия без причины и цели. Вся так называемая жизнь была бредом, который мерещился моему омертвелому разуму; видения жизни ползали в нем, будто черви в гниющем мясе.

Я увидел недалеко от своего дома, как дети хоронят под деревом мертвую собаку. Следующие три дня меня тянуло на эту собачью могилу. Я останавливался над ней и стоял, ни о чем не думая, просто чувствуя собаку, лежащую там, под землей, совсем неглубоко, неподвижную и мертвую.

Когда минула ночь после третьего дня, проснувшись утром, я обнаружил, что лежу в обнимку с мертвой псиной. Я сразу же все понял: ночью опять ходил во сне, только на этот раз вышел из квартиры, спустился во двор, выкопал из земли собачий труп и притащил его в постель.

Что ж, подумал я, глядя на оскаленную пасть мертвой твари, как сказал поэт, «если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно»; то же и с мертвыми собаками – если их откапывают и тащат в постель, значит, это тоже кому-нибудь нужно. Человек существо такое – нужды его могут принять самую замысловатую форму. Я сильнее прижался к трупу, погрузил лицо в его длинную грязную шерсть, вдохнул запах разложения и вновь погрузился в сон. Последнее время спал я куда дольше обычного.

Родители устроили страшный скандал, почувствовав запах дохлятины, а потом увидев этот лохматый ужас в моей постели. Я с философским спокойствием перенес всю бурю эмоций. Не хотелось ни спорить, ни ссориться, ни оправдываться. Равнодушно отнес я собаку на место, бросил в неглубокую ямку, откуда ночью ее доставал, не стал даже забрасывать землей, пусть лежит на виду, и вернулся к себе. Отец с матерью смотрели на меня как на сумасшедшего, но мне плевать – кем угодно согласен выглядеть в чужих глазах.

Только где-то в глубине, под пластами спокойствия, шевелился страх. Там, в какой-то дальней камере моего сознания, сверлила мучительная мысль, что со мной происходит что-то недопустимое, что я в ловушке и мне нужно из нее выбираться.

Писем от Майи не приходило, зато пришло электронное письмо от Тима: «Чувак, ну ты где? Приезжай хоть на праздники. Вместе встретим Новый год, посидим, выпьем, как люди. Я уж тебя заждался. Да и поговорить нам есть о чем».

С этим письмом в меня словно запала искра жизни. Я как будто вдохнул воздуха после удушья. И решил: надо ехать во что бы то ни стало! Если я так и буду сидеть в своей норе, в этом муторном омертвении, то однажды убью себя – шагну из окна, повешусь, наглотаюсь отравы, обольюсь горючей жидкостью и подожгу себя… А встреча с Тимом – брезжило предчувствие – вернет меня в нормальное человеческое состояние.

Тридцать первого декабря, во второй половине дня, я был уже в Новороссийске. Снега здесь ни клочка, мороза тоже нет, этот южный городишко встретил меня досадным для такой поры теплом.

Я не сообщал Тиму, когда именно собираюсь приехать. Не сделал этого из суеверного опасения, что если что-то пообещаю заранее, то, как пить дать, ничего у меня не выйдет – возникнут препятствия из ниоткуда, а я не смогу их преодолеть и нарушу обещание. У меня уже бывали подобные ситуации. Поэтому сначала я решил добраться до Новороссийска, а потом уж позвонить Тиму – обрадовать: вот, дескать, и я!

Выйдя из автобуса на автовокзале, я достал мобильник и послал вызов Тиму. Но вместо соединения с ним вклинился в чужой разговор. Два мужских голоса переговаривались друг с другом, и я хотел уже отключиться, но что-то меня остановило, что-то в их разговоре показалось странным, тревожным до холодного зуда где-то в желудке. Сначала сообразить не мог, почему этот разговор незнакомцев так меня притягивает, но понял потом: они говорили обо мне.

– Он уже приехал? – спросил один.

– Да, должен быть уже здесь, – отвечал другой. – Сейчас начнет звонить Тимофею. Или уже звонит. Тот еще не знает, что он приехал. Так вы будете его покупать?

– Еще не знаю.

– Берите. Товар хороший, подготовленный, как положено. Майя постаралась, сделала больше, чем я рассчитывал. Сначала синхронизировала его с Тимофеем, а потом с этим мертвецом, которого поднимала. Он после этого, представь, с дохлой собакой спал. Выкопал ее, домой принес и к себе под одеяло положил. Обнимал дохлятину, как бабу. После этого ты еще сомневаешься!

– Я не сомневаюсь. Говорю тебе, я не знаю. Наши будут решать. Как решат, сообщу.

Разговор оборвался. Взглянув на телефон, я увидел, что сенсорный экран мертв. Разрядился аккумулятор? Но этого не могло быть. Я взял в поездку внешний аккумулятор на десять тысяч миллиампер, и он, почти под завязку заряженный, был сейчас подключен к моему телефону.

Чертовщина какая-то! – подумал я и вдруг вспомнил того придурочного, с которым столкнулся, когда вышел из автобуса. Перед тем как звонить Тиму, я прошел за ограду автовокзала на тротуар, и там в меня врезался мужичок лет за тридцать. В дурацкой шапочке с помпоном, с лицом испуганного ребенка, явно умственно отсталый, он торопливо шел, почти бежал по тротуару, оглядываясь назад, словно его преследовали. Я в это время открыл в телефоне адресную книгу и выделил имя и фамилию Тима. Придурок – так получилось – почти уткнулся носом в мой телефон, и я заметил, как в глазах его сверкнул интерес: он вчитался в буквы на экране. Лукавая ухмылка изобразилась на его лице. «Эй, полегче!» – раздраженно воскликнул я. Дурачок не извинился, ни слова не произнес и пошел своей дорогой. Я тут же выбросил его из головы. Но теперь мне вдруг показалось, что он как-то связан с происходящим. Столкнувшись со мной, он словно передал мне какой-то импульс, после чего и начались странности: попадание в чужой разговор и полное угасание телефона.

Да нет, не может быть! Я коротко потряс головой. Бред все это, бред! Нельзя думать в таком направлении – это же паранойя какая-то!

Но как же все-таки объяснить разговор, который я случайно подслушал?

Столько совпадений – имена Тимофея и Майи, упоминание дохлой собаки, с которой обсуждаемое лицо спало в постели, – все это ясно указывало, что речь шла обо мне, ни о ком другом. Но что, в таком случае, весь этот разговор значил? Кто-то кому-то предлагал меня как товар? Или это все-таки просто набор совпадений? Разум, судорожно вцепившийся в принципы рационализма, лишь бы не сорваться в безумие, настаивал на совпадениях. Плевать, что совпадения слишком необыкновенные, – для разума главное сохранить свои позиции в этом мире, где все неординарное обязано быть прозрачным для него.