Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

Время текло незаметно: Влад не понимал, сколько уже работает. Один час? Один день? Что осталось в этом мире потерянного времени, кроме бородатого, выпирающего из породы лица?..

Мастерскую потихоньку заполняли скорбящие. Влад видел их периферийным зрением, слышал их разговоры. Они пришли за представлением и получили его.

Едва Влад закончил надпись, толпа стиснула его, обхватила ледяными пальцами. Он не сопротивлялся, лишь тихонько бубнил:

– Пусть знают все кругом… Как здорово, как здорово служить снеговиком… Пусть знают… все… кругом…

Памятник подняли и вынесли на руках прямо в заснеженную ночь. Город загудел, встречая мраморного Деда.

Похороны официально начались.

Метель накрывала все вокруг белым саваном. От стоящих рядом людей было не продохнуть. Казалось, весь город явился на старое кладбище, чтобы отдать Деду последние почести. Ярко горели погребальные костры. Повсюду были развешаны и раскиданы елочные украшения: шары, шишки, конфетти и звезды… Гирлянды опутывали деревья, ограды и памятники. Вспыхивали то зеленым, то красным, то синим, то желтым светом. Откуда-то лилась новогодняя мелодия. На плечах у людей вместо воротников застыла мишура. На Влада тоже накинули одну такую, превратив его в забавную игрушку, потеху для умирающего праздника.

Там, за границей света, метались тени, пела и шебуршала сказка. Порой Владу казалось, что он разбирает очертания того или иного сказочного персонажа (не Винни Пух ли показался вон там, за разбитой могилой?), но стоило посмотреть на тень в упор, и она таяла, становилась лишь мокрым снегом, летящим из небесных утроб.

К Владу подходили люди. Обнимали, хлопали по плечу, говорили о том, как он важен для города. Губернатор долго тряс его руку, а Влад все никак не мог оторвать взгляда от лишенных ногтей пальцев, покрытых пигментными пятнами. В голове пронеслось, что губернатору можно дать и тридцать, и пятьдесят лет. История повторялась, а горожане становились… иными. Потом Влад внимательно разглядывал свою ладонь – но выглядела она нормально. Пока еще нормально.

Лица людей были похожи: бесконечные ряды копий. Торжественные, бледные, ждущие. И у каждого в глазах застыло одно и то же выражение, которое Влад все никак не мог разгадать.

«Я сделал это ради Женьки», – сказал он сам себе, когда памятник водрузили рядом с громадной могилой. Небеса вспыхнули огнем фейерверков, горожане захлопали и заголосили.

На плечо легла чья-то ладонь, и Влад вздрогнул, оборачиваясь. Теща стояла в одной ночной рубашке и судорожно всхлипывала. Седые неубранные волосы запорошил снег.

– Дожили, ох, дожили на старости лет…

– А где, – Влад сам не узнал свой хриплый, каркающий голос. – Где…

В ночи раздался отчетливый перезвон колокольчиков. Толпа поспешно расступилась, и Влад увидел трех оленей, запряженных в сани. Звери были худые, морды их пугающе выпирали вперед, с почерневших губ капала слюна. С трудом передвигаясь, приблизились они к разрытой могиле. Тут же Снеговики вытащили из саней нечеловеческих размеров красный гроб и в торжественной тишине опустили его в мерзлую, заметенную снегом землю. Гроб был пустой.

– Где…

– Тихо! – шикнула теща, толкая его в спину.

Влад всмотрелся в ее посеревшее лицо, в черноту широко распахнутых глаз – и решил промолчать. Он перевел взгляд на памятник и почувствовал, как подкашиваются ноги. Бородатое изображение подернулось рябью. Мраморная голова задвигалась из стороны в сторону, рот скривился. Существо вытянуло посиневшие ручищи из памятника, ухватилось за края мраморной плиты и полезло наружу.

– Дед! Дед! Дед! – скандировала толпа.

Снеговики собрались почетным караулом вокруг могилы. А существо уже стояло рядом, и метель взвизгнула, и земля содрогнулась от его присутствия. Влад видел, как растет, изламываясь, держащая посох фигура. Она становилась все выше и выше, как ель из кошмаров. Краснота одеяний ослепляла. Сказка и явь слились воедино, и Влад отчетливо понял: больше ничего не будет. Ни-че-го.

Влад упал на колени и начал молиться вместе с остальными, и плакать, и выдавливать из себя скорбные песни. Он протягивал покрытые мраморной пылью пальцы к Деду и думал лишь об умирающей сказке. Даже образ любимой дочери отошел на второй план. На щеках слезы мешались с тающим снегом. Дед обвел мир сияющим взглядом, стукнул посохом, и олени исчезли, словно растворились в усилившейся метели.

Мороз спустился в могилу и лег в гроб. Влад увидел, как заострились черты с детства знакомого лица. Как печать смерти легла на сказочный лоб, как почернела белая борода. Да и костюм изменился: старая, изъеденная молью шуба; дырявая, ни на что не годная шапка… Разве это Дедушка Мороз, герой легенд и сказаний? Древнее, как сам мир, существо испускало дух внутри позолоченного гроба. А вместо посоха артритные пальцы сжимали обыкновенную еловую ветку.

Стоило дыханию замереть, а глазам Деда закрыться навеки, как все костры и гирлянды погасли, и тьма воцарилась над миром. Снеговики водрузили и приладили крышку гроба, а потом взялись за руки. От вида этого скорбного хоровода внутри разрытой могилы Влада забила дрожь. Приподнявшись, он приставил ладонь козырьком, прищурился, привыкая к темноте…

В следующий миг гроб лопнул изнутри, разметав Снеговиков во все стороны. Вспыхнуло красным, в земле образовался разлом. Влад увидел в нем верхушку ели и взвизгнул от ужаса. Тело Деда вместе с обломками гроба рухнуло на ветки и стало падать, падать, падать…

Мир взорвался криками и звоном. Тени рванулись вперед; двенадцать месяцев – юноши и седовласые старцы – первыми кинулись в разлом. За ними последовала остальная сказка. Все те, кто еще не успел умереть, прыгали, словно на горку, на ветви огромной ели, под которой чернела бездна. Хвойные лапы оплетали шеи, сучья протыкали тела. Ель обрастала мертвецами. А когда сказка исчерпала себя, вниз ринулись люди. Соседи, друзья, незнакомцы… Разлом расширялся, поглощая всех.

Толпа смяла Влада так, что хрустнули кости. Людской поток понес его вперед. В последний миг Влад будто очнулся, схватил тещу за ночную рубашку и закричал:

– Майя Павловна, не надо! Уходим! Майя Павловна!

– Как шагнешь за порог… – крикнула она, обернувшись. – Всюду иней! А из окон парок синий-синий!

Расхохотавшись, Майя Павловна бросилась в разлом. Влада словно обухом по голове ударили. Толпа наседала, и сопротивляться ей не было сил. Влад упал, почувствовал, как съезжает в яму – туда, где, как ему казалось теперь, светились со всех елочных ветвей глаза игрушечного кота Матроскина… Разлом манил, но Влад мотал головой, зажмуривался, отгоняя наваждение. Он полез обратно, на голову и руки наступали бегущие люди, и Влад орал от боли. В висок ударил чей-то ботинок. Кто-то запнулся и чуть не свернул ему шею. Рот наполнился кровью, но Влад продолжал упорно лезть вперед, повторяя про себя свое главное заклинание: «Женька, Женька, Женька, Женькаженькаженькаженькаженькажень…»