Якуб Жульчик - Холм псов [litres]
- Название:Холм псов [litres]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент АСТ (БЕЗ ПОДПИСКИ)
- Год:2021
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-121902-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Якуб Жульчик - Холм псов [litres] краткое содержание
Холм псов [litres] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Отец и Юстина поднимаются по лестнице, Гжесь медленно бредет следом. Он сгорблен и сломан, движется медленно, словно ему все восемьдесят. Мужчина улыбается, машет рукой, чтобы мы входили. Маленькая надрывающаяся собачка выныривает из темноты, вбегает по ступеням, принимается кружить рядом, отираясь о сапоги.
– Погоди минутку, – говорю я Гжесю. Тот останавливается на полушаге. Отец и Юстина оглядываются.
– Идите. Мы сейчас подойдем, – говорю я. Юстина кивает. Они исчезают внутри.
Гжесь смотрит на меня безо всякого выражения.
– Это твои дети. Не сдавайся, – напоминаю я ему.
– Сука, что ты так переживаешь, у тебя счас жилка на жопе лопнет от такого напряга, – фыркает он. Ищет в кармане сигареты, находит мятую пачку с последней. Закуривает.
Где-то в лесу слышен негромкий стук. Может – птица. На ведущей ко двору дороге появляются огни машины.
– Думаешь, стоит вам тут появиться и начать упираться, то и мир спасете? Медаль получите? – спрашивает он.
– Ну да, когда я был в «Монаре» [63], то ты не слишком упирался, – напоминаю я ему. – У тебя тогда даже времени не нашлось, чтобы позвонить.
Он смотрит на меня, не видит смысла возражать – а может, у него на такое нет сил.
У ворот останавливается машина. Из нее выходит мужик. Светит фонарем, свет выхватывает из темноты его руки-ноги. Я узнаю его. Это полицейский, был в отделении, когда мы забирали оттуда Гжеся. Стоял в глубине коридора, молча прислушивался к разговору отца и инспектора.
– Ты сам захотел. Захотел, чтобы нам было похер, – говорит Гжесь.
Мы стоим напротив друг друга, словно два призрака, что ссорятся из-за надгробия.
– Сколько лет мы не говорили с того момента, как ты стал господином писателем из Варшавы? Ты ведь знаешь, сколько, – произносит он громко и медленно, а когда договаривает, сплевывает на землю.
– Выходит, исправить ничего нельзя, да? Это, сука, такое большое преступление, что – нельзя, – отвечаю я.
Мужик проходит рядом с нами, кивает. Я отвечаю тем же, Гжесь делает вид, что его не видит. Мужик поднимается по лестнице, еще раз оглядывается, стучит. Медовый свет снова выливается наружу.
– Думаешь, это тебе было плохо. Тебе одному. Что ты один страшно настрадался, – говорит Гжесь.
– Никому не пожелаю того, что было, – я думаю о Дарье, думаю о том, что было, когда ее нашли. Думаю о том, как побрел тогда домой из участка, как вошел в свою комнату и начал собирать старый рюкзак.
– И что, случилась трагедия – и прошла, жизнь – она из трагедий состоит, они лежат на жизни, покрывают ее, как железные дороги, а потому позволь другим иметь свои трагедии, и не мешай мне, – говорит он.
– Зато уж вы – обожаете трагедии, ты и отец, вы ими живете. Солдаты, сука, отверженные, с их вечно запятнанной честью, [64] «Отверженными солдатами» в Польше обычно называют участников антигитлеровского, а после и антисоветского подполья, в том числе – из числа профессиональных военных, проигравших официальные сражения Второй мировой.
– я чувствую, как у меня трясутся колени, мне кажется, кто-то провертел в них крохотные дыры, сквозь которые утекает воздух.
– Осторожнее, – отвечает он. Начинает слегка раскачиваться на носочках. Кажется, он примеряется, как бы на меня наскочить.
Ночь тиха и холодна, и когда бы не бледно-желтые квадраты окон, могло бы показаться, что мы остались тут вдвоем.
– Может, потому ты и развелся. Так хоть что-то произошло. Так хоть на что-то ты можешь обидеться, – повторяю я и не заканчиваю, Гжесь сперва лупит меня по лицу, а прежде чем я успеваю почувствовать боль и до меня доходит, что тихий треск – это моя челюсть, он изо всех сил толкает меня на землю, а потом вскакивает сверху, сжимает коленями и наклоняется. Смердит блевотиной и мылом. Я пытаюсь столкнуть его, пнуть коленом в спину, но он куда сильнее, у меня ни единого шанса, мышцы его – словно стальные канаты, последний десяток лет он работал физически.
– Ну, может, сука, еще что умного скажешь? – спрашивает он.
– Да то же самое, – отвечаю я.
– Хуйло ты.
– Я помогу тебе, Гжесь. Дам тебе денег, – говорю я. Он хватает меня за лицо, сильно, чтобы я больше ничего не мог сказать.
– Никому ты здесь не нужен, – заявляет он.
Я пытаюсь оттолкнуть его руку с лица, вцепляюсь в нее ногтями, пытаюсь сделать хоть что-то свободной рукой, но ничего не удается.
А потому он другой рукой хватает меня за мою свободную руку, наваливается коленом на грудь, я чувствую, как у меня заканчивается воздух, и несколько секунд мне кажется, что он, сука, и правда меня задушит. И тогда из леса доносится звук: животный, высокий визг, словно кто-то убил маленького ребенка. Гжесь поднимает голову, на миг ослабляет хватку, и тогда мне удается быстро – я и сам себе удивляюсь, – освободить руку и изо всех сил вмазать ему в челюсть.
Не знаю, больно ли ему или же он просто удивлен, но он хватается за лицо и встает. Я поднимаюсь с земли. Машинально отряхиваюсь. Только сейчас чувствую вкус на губах, соленый, металлический вкус крови и то, что у меня что-то во рту: выплевываю это что-то на землю и смотрю.
Он выбил мне мертвый зуб, кажется, правую верхнюю семерку.
Он видит это и начинает смеяться. Сперва тихо, а потом уже все громче, изо всех сил, до изнеможения, словно я только что рассказал ему самую смешную шутку на свете.
– Поедем сейчас к Чокнутому, и ты отдашь ему деньги, а при случае выясним и дело с той девушкой, – говорю я.
– Миколай, сука… – качает он головой.
– Спасибо. Хватило бы сказать «спасибо», – говорю я.
Он перестает смеяться. Становится серьезным. Вытирает глаза, несколько секунд быстро моргает, словно что-то попало ему под веко. Изнутри дома слышен стук, что-то движется за окном, кто-то выходит в прихожую.
– Сколько у тебя этих денег? Сколько? – спрашивает он.
В дверях стоит отец. Видна только его тень, прямоугольная, как робот, сделанный ребенком из картонных ящиков.
– Вы что, совсем уже охренели? – спрашивает он.
Я поворачиваюсь к нему, хочу что-то сказать, но он снова исчезает за дверью.
Мы входим на кухню, обитую деревом. Этот золотой, теплый свет бьет от люстры, сделанной из огромных рогов, они раскинулись на весь потолок, как странное мертвое дерево. Потом я чувствую запах, сладкий, с легкой ноткой протухлости, запах давно не ремонтированного дома, и только потом вижу все остальное помещение, обитое деревом: деревянный стол, мебель, стулья, пол. На кухне сидит Юстина, Валиновская вместе с мужем, Одыс, Брачак, хозяин. В самом углу, там, куда падает меньше всего света, я замечаю спрятавшегося ксендза Берната, одетого в серую цивильную рубаху с поддетым под нее пастырским воротничком. Рядом с ксендзом сидит пара, которую я вижу впервые – ужасно толстый мужик, свободная хлопковая одежда, которую он носит, обтягивает его словно тесный скафандр. Женщина тоже полная, но по сравнению с ним – маленькая, как десятилетний ребенок. А еще рядом тот полицейский, молодой парень, втиснутый в мундир, с масляными глазами и внешностью дискотечного клавишника.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: