Якуб Жульчик - Холм псов [litres]

– На машине Агаты, – отвечает он и садится внутрь. Я занимаю сиденье впереди и только собираюсь сказать Гжесю, что отец его прибьет за то, что сел в его машину, но мы уже едем в ночь, в Зыборк, а брат опускает стекло, сплевывает наружу и говорит так громко, словно желает, чтобы его услышал кто-то в глубине ночи:

– Та ну нахуй. Имел я это в виду. Пусть бы и поубивали друг друга все. Пусть бы и сожгли всё. Пусть бы всё тут под землю провалилось, пусть бы земля их поглотила, – добавляет, выкрикивая последние три слова, а потом выжимает педаль газа, мотор громко ревет, мы резко ускоряемся, Гжесь несется так, словно собирается обогнать время.

– Я научился одному, – говорит он, помолчав. – Научился одному, Миколай. И послушай меня внимательно, потому что, ты это знаешь, у тебя проблемы с умением слушать. И дело не в том, нравится мне тут или не нравится. Просто нет никакой разницы.

– Как это, нет разницы? – спрашиваю я, когда брат на полной скорости вылетает из леса на главную, не включив поворотников, просто поворачивает и едет, быстро, на время еще и выключает фары, начиная смеяться. Мне становится страшно.

– Я одно знаю. Куда бы ты ни пошел, забираешь свое говно с собой, – говорит он. – Можешь ежедневно ходить с чернотой, с чернотой в животе, чернота эта разливается по телу, заливает башку, вливается в вены. И так вот ты и ходишь с чернотой и фантазируешь. Фантазируешь, что где-то там есть магическая страна, в которой ты этой черноты лишишься, Миколай. В которой ты, сука, наконец-то помрешь.

Он гонит еще быстрее, и вдруг напротив появляется такой же чокнутый, как и он сам, а может и еще больший, потому что – с выключенными фарами, и тогда Гжесь резко съезжает на обочину, но не останавливается, машина летит в сторону Зыборка, проезжает, не притормаживая, через переезд неподалеку от Колонии.

– Ты думаешь, эта страна может оказаться во многих местах. Она может оказаться в Варшаве, а может – в Гданьске, а может в Щецине, может в Лондоне, где угодно, эта страна и вообще находится Где-то-в-Другом-Месте, и почти наверняка находится в Майами, в вилле с бассейном, где три порноактрисы дрочат тебе, где ты лежишь, сука, на лежанке и пьешь холодный «бровар».

– Сука, притормози, – прошу я.

– Да хер там ты знаешь, – отвечает он.

– Сука, Гжесь, притормози, убьешь нас! – повторяю я громко, но только когда мы въезжаем в Зыборк, он немного сбрасывает скорость, но не настолько, чтобы я перестал чувствовать в горле ужин. Мы минуем первые дома Бронкса, кладбищенские ворота, квартал Дарьи. Гжесь снова добавляет газу.

– Хер там ты, Миколай, знаешь, – говорит он снова.

Визг покрышек. Меня бросает вперед и только теперь я вижу, что мы остановились перед пешеходным переходом, через который идут две молодые телочки, одна из них смотрит мне в глаза сквозь стекло, стучит по голове, что-то кричит.

– Знаешь, это вот Майами… – начинает Гжесь.

– Там было бы ровно так же, – заканчиваю я за него.

– Потому и нет смысла куда-то ехать. Зачем? – спрашивает он, глядя на вход «Андеграунда» по ту сторону улицы.

Мы выходим из машины. Гжесь закуривает. Затягивается.

И уже готовится идти внутрь, и хочет повернуться ко мне и что-то сказать, и уже открывает рот, а я знаю, что он хочет спросить, и только хлопаю себя по карману.

– С собой, – говорю. Сразу же, как узнал, я взял все со счета, налом.

– Пойдем, – кивает он.

Прежде чем войти, я еще на миг оглядываюсь, смотрю на освещенные окна дома напротив. Те выглядят как пустые клетки нерешенного кроссворда. Решение спрятано где-то внизу, где-то под землей, под травой, под тротуаром.

– Пойдем, – повторяет Гжесь.

Я вхожу внутрь.

Даже не знал, что в Зыборке живет столько молодежи. Коридор гудит, смердит, стены покрывает слой пота, дешевого пива. Абсолютно угашенный тип в спортивках и с прической типа «месть Хонекера» в какой-то момент спотыкается и падает лицом прямо на бетон; в последний момент Гжесь хватает его за спортивку и отталкивает к стене.

– Кафель! Чокнутый! Туди! – кричит он в пространство, задирая голову; три стоящие под стеной, плечом к плечу, слегка полноватые девицы смотрят на него с явным испугом.

– Кафель! Я тут! – повторяет он и бежит по лестнице, а я бегу следом, протискиваясь сквозь толпу, щербатый парень на площадке между этажами, окруженный группкой своих приятелей, не замечает Гжеся, который быстр, словно спринтер, но замечает меня, пытающегося его догнать. Глаза у парня выглядят словно пара пустых страниц, когда он говорит:

– Десять злотых за вход.

В зале сперва слышна музыка, громкий и хрипящий ритм родом из радио для водителей, какая-то девушка поет на ломаном английском о том, что сегодня вечером она хочет быть только для своего парня. Стробоскопы выхватывают из темноты прижатых друг к другу, словно в огромном лифте, людей, коротко стриженных парней в рубахах и с гелем на челках, парней, которые несмело прижимают к себе девушек в ажурных блузках.

Гжесь протискивается к оккупированному стадом огров бару, наклоняется к барменше, черноволосой красивой девушке, которая снова кажется мне знакомой.

– Чокнутый на месте? – перекрикивает музыку Гжесь, опирается на стойку, барабанит по ней ладонями.

Девушка качает головой.

– Когда будет? – спрашивает он.

Девушка снова качает головой, показывает на стену алкоголя, спрашивает, что ему подать.

Гжесь скалится, я вижу, как за его спиной девушка глядит на меня, глядит мне прямо в глаза. Гжесь придвигает лицо к моему уху. Археология последних месяцев его пьянок остается у меня на щеке, словно осадок.

– Дай мне налик, так, чтобы никто не видел, – говорит он, а я киваю и выполняю его просьбу. Вытягиваю пресс бабла, он весит как краюха хлеба, он скользкий, чуть грязный. Это все деньги, которые организовал мне мой агент. Скорее всего – последние. Гжесь прячет их в карман.

– Все будет хорошо, – говорит и хлопает меня по плечу.

И я вижу, как пара чуваков, что стоят около бара, начинают на него поглядывать. Словно не понимая, что делать. Только теперь я замечаю, что у девушки за баром есть коллега, второй бармен, высокий и страшно худой парень с лицом двенадцатилетнего мальчишки, она шепчет ему что-то на ухо. Я стою задом к танцполу, придвигаюсь поближе к бару, к Гжесю.

– Все и правда будет хорошо, – повторяет брат.

И тогда в помещение входит сияющий мужчина.

Сперва я вижу его серебряный блеск, и лишь потом – подробности его фигуры, такие отчетливые, словно кто-то его на все это наклеил.

Девушка снова на меня смотрит. Использует любую возможность, чтобы посмотреть на меня.

У мужчины седые волосы, идеально зачесанные назад. Темные очки, двубортный пиджак, живьем вынутый из восьмидесятых. Каменное, неподвижное лицо, без малейших признаков жизни. Он стоит в дверях, кто-то пытается протиснуться мимо, но мужчина – неподвижен, его не интересуют те, что позади него, он генерирует антигравитационное поле. Я вижу, что около его пиджака что-то висит, что-то сверкающее.