Дин Кунц - Мистериум [litres]

Это будет нелегким делом, но совершенно необходимым.

Когда вся информация попадет к надежному человеку во властных структурах, необходимо сделать так, чтобы от данных не тянулось ни одной ниточки к Вуди или Меган.

Причиной такой скрытности был Мистериум.

Если четверо убийц более не представляли угрозы, то их дальнейшая судьба была проблематична.

Опять-таки из-за Мистериума, существование которого пока еще рано раскрывать.

– Положение затруднительное, – сказал Бен, – но выход есть. И он менее рискованный, чем может показаться.

В роскошном игровом зале тибуронского дворца стояли сорок шесть автоматов для пинбола. Здесь были представлены машины всех периодов эволюции игры. Дориан предпочитал играть, когда были включены все автоматы. Панели, перемигивающиеся разноцветными огоньками, и музыка, сопровождающая игру, оживляли зал, придавая ему сходство с настоящим залом игровых автоматов где-нибудь в парке аттракционов или на набережной. Поэтому, едва войдя в зал, он щелкнул выключателем у двери и включил все сорок шесть машин.

Где-то на середине зала он решил начать с обалденной машины фирмы «Готлиб» под названием «Дом с привидениями». Мальчишками они с Хаскеллом Ладлоу были непревзойденными игроками на таких машинах. Глубокий игровой стол имел три уровня: второй этаж, первый и подвал. Машина была снабжена восемью лопатками и изобиловала пандусами и тайными проходами для шарика, так что иногда невозможно было угадать, откуда он появится. В отличие от парка аттракционов здешние автоматы не требовали перед игрой бросить в щель несколько монет. Минут через десять к Дориану вернулись все прежние навыки, словно в последний раз он играл только вчера.

Одно из правил успешной жизни Дориана Перселла звучало так: чем бы ты ни занимался, будь то строительство гигантской технологической компании, окучивание любовницы, уничтожение и разорение конкурента или игра в пинбол, нужно делать это как главное дело твоей жизни, словно от этого зависит вся твоя жизнь. Он склонился над «Домом с привидениями», полный решимости превзойти свой предыдущий рекорд, зафиксированный машиной: 1 340 000 очков. Он двигал лопатками с непринужденностью профессионала, с впечатляющим изяществом великого пианиста. Он играл, подключив язык тела, радуясь каждому промежуточному успеху и проклиная каждый упущенный шанс с таким жаром, что на стекло, покрывавшее игровой стол, летели брызги слюны.

В зале гремела музыка, лязгали лопаточки, звенели колокольчики и раздавались иные сопроводительные звуки, не считая его собственных возгласов, ибо все его внимание сосредоточилось на желании выиграть. Поэтому Дориан не отреагировал на «Охуса-Бохуса» – первоначальную форму «фокуса-покуса», посчитав хриплый голос одним из многочисленных пугающих звуковых эффектов автомата. Его сосредоточенность начала давать сбой, лишь когда он постепенно осознал, что вновь ощущает зловоние, источник которого не смог отыскать ни в библиотеке, ни на кухне. Один из шариков ускользнул от его внимания и провалился в дыру с надписью «Прощай». Почти сразу же он потерял второй шарик. Нет, сегодня явно не тот день, когда он сумеет превзойти свой прошлый высокий показатель. Вместе с этой мыслью вдруг появилось обостренное ощущение зловония, ставшего намного сильнее, чем прежде. В зале он был не один.

Обернувшись, Дориан увидел в трех футах от себя… Ли Шекета. Пока дворец строился, Шекет побывал тут трижды. Перселл с гордостью показывал ему тибуронское чудо. Но Шекет, которого он видел сейчас, чудовищно изменился. Кожу генерального директора «Рефайн» покрывали волдыри и гноящиеся раны, на лице появились чешуйчатые островки. Веки Шекета были красными и воспаленными, а выпученные глаза наводили на мысль о чудовищном внутричерепном давлении. Дориана поразили его бледные губы. Нет, не бледные. Белые. Шелушащиеся и белые, как мука, словно на них попал едкий порошок и сжег естественный цвет.

– Дориан, – замогильным басом произнес Шекет.

«Дом с привидениями» находился у Дориана за спиной. Нужно взять вправо, выскользнуть из-под досягаемости Шекета и бежать к выходу из зала. Едва ли Шекет – точнее, существо, бывшее когда-то Шекетом, – сможет быстро бегать. Только не в таком состоянии. Дориан выпутается, как всегда выпутывался из негативных последствий своих действий. Убежит, запрется в одной из потайных комнат и вызовет подмогу. Нужно лишь сделать обманное движение, будто он поворачивает налево, а самому метнуться вправо и бежать.

Но Дориан не мог пошевелиться. Его мышцы были парализованы. Его тело окаменело.

– Дориан, я преображаюсь. Видишь, как я преображаюсь?

Дориана Перселла парализовал не только ужас перед этим существом, но и нечто другое. Где-то на задворках разума маячила перспектива чего-то более страшного, чему он не мог подобрать названия. А может, не решался назвать, боясь, что название превратит перспективу в реальность.

– Я становлюсь королем хищников, – сказал Шекет.

Он улыбнулся и облизал зубы. Язык у него был таким же белым, как губы, а зубы чем-то перепачканы. Между зубами серели застрявшие комки. Выдыхаемый воздух нес затхлость и зловоние. В мозгу Дориана вибрировала мысль, которую он пытался и никак не мог подавить. Вдруг ему не суждено значительно раздвинуть привычные границы человеческой жизни и прожить сотни лет? Вдруг он не станет первым трансгуманистом с необычайно развитым интеллектом и необыкновенными способностями? Что, если он умрет, как до него умирали миллиарды? Сжившись с убеждением, что мир не сможет его исторгнуть, он сейчас был парализован сознанием своей смертности.

Когда Шекет схватил его за руки, Дориан наконец-то стряхнул с себя оцепенение. Он отбивался, но чувствовал, что это умирающее существо отнюдь не так слабо, как он думал. Наоборот, оно обладало нечеловеческой силой. Гной, сочившийся из ран на руках Ли Шекета, был отвратительным, потенциально заразным и настолько липким, что пропитал рубашку Дориана, приклеив ткань к коже. Он почувствовал, как что-то впилось ему в бицепсы. Чем яростнее он вырывался, тем крепче становилась хватка Шекета. Дориан предпринял еще одну, самую отчаянную попытку высвободиться и почувствовал, как внутри рвутся мышечные волокна. Его крик боли и ужаса вызвал очередную улыбку Шекета, произнесшего:

– Я преобразился.

Бывший генеральный директор «Рефайна» лизнул белым языком воздух зала, а затем вонзил зубы в мягкие губы кричащего Дориана, кусая их снова и снова.

Родченко отвели наверх и заперли в стенном шкафу гостевой комнаты.

Скромный кабинет в доме, обшитом белыми досками и стоявшем на самой окраине Пайнхейвена, совсем не выглядел эпицентром землетрясения, которому предстояло изменить будущее. Бурю, которая опаляла ночь молниями, сотрясала ее громом и обрушивала на дом дождь, можно было бы счесть естественной реакцией природы, чутко отозвавшейся на грядущие перемены. Такое с природой уже бывало, и не раз.