Алма Катсу - Голод [litres]

Поэтому-то возглавить обоз и пришлось ему, Риду. Дня не прошло, как лес обступил их так же, как группу Гастингса, а затем путь круто пошел на подъем. Поутру, на второй день его капитанства, одного из волов в упряжке угораздило захромать, и это окончательно вывело Рида из равновесия. В итоге он, не сдержавшись, сказал Кезебергу какую-то резкость, а подобному субъекту только дай повод, и дело вылилось в шумный скандал, завершившийся лишь после того, как Кезеберга, взявшегося за нож, утащили прочь силой.

Атмосфера в обозе час от часу накалялась: у каждого на душе кошки скребли. Охваченный ужасом при мысли, что их обоз застрянет в зарослях так же, как обоз Гастингса, Рид отправил вперед, на разведку, Уильяма Фостера с Уильямом Пайком, доводившихся друг другу свояками, а остальным велел валить лес. Еще предложил каждому сдать в общий котел все съестные припасы и впредь раздавать их по норме, но тут его живо заставили заткнуться, а кое-кто пригрозил вздернуть Рида на первом же суку, если он еще хоть раз заведет об этом речь.

После того как обоз остановился на ночь, в лес, пользуясь временем, оставшимся до темноты, пока охотиться не стало слишком опасно, одна за другой выдвинулись небольшие охотничьи партии. Свежего мяса осталось совсем немного, а забивать скот никто не желал, и потому все физически крепкие (и даже не слишком физически крепкие, вроде Люка Хэллорана) обладатели ружей отправились на поиски дичи.

Рид плелся в хвосте одного из отрядов, с Милтом Эллиотом и Джоном Снайдером во главе. Ружье оттягивало плечо, руки мучительно ныли, натруженные топором, а сам Рид до сих пор ломал голову над тем, что услышал накануне от Снайдера, специально ради этого последовавшего за ним в лес.

– Знаешь, Рид, что с тобой не так? Людей ты не понимаешь вообще.

– За тобой послушно пойдут только овцы. Остальные считают, что обойдутся и без тебя.

– Эти тебя слушать не будут, если заставить не сможешь.

Бродяга, без определенных занятий, двадцати пяти лет, Снайдер всю жизнь только и делал, что хулиганил да за коровами бегал с кнутом. Рид на пустом месте, из ничего, создал мебельный бизнес, а во время Войны Черного Ястреба водил роту в бой с сауками и кикапу.

И все-таки Снайдер был совершенно прав: людей Рид не понимал.

Солнце почти зашло, а охотникам до сих пор не попалось никакой живности, даже суслика или хоть одной куропатки, однако никто не осмеливался повысить голос, опасаясь спугнуть удачу. Со страхом вслушиваясь в праздную болтовню идущих впереди, Рид беспокоился все сильней и сильней: разговоры Снайдера с Эллиотом с каждой минутой внушали все меньше доверия. Зная, что Рид все слышит, Снайдер нарочно, жестокой забавы ради, дразнил его. Однако чего же он намеревался достичь вечером накануне? Предостеречь Рида? Припугнуть?

– Люди делятся на два сорта. На овец и тех, кто их режет. Гляди, не забудь, из каких я.

Да, если Снайдер что-либо и умел, так это заставлять людей делать, что ему требуется. Всего-то один взгляд из-под тяжелых век, одно движение могучей руки – и дело в шляпе.

Если б Рид мог повернуть время вспять, ни за что бы с ним связываться не стал. Тут он дал промах и теперь никак не мог выкинуть из головы руки Снайдера, и страх перед ними – огромными, грубыми, сильными – каким-то непостижимым образом превратился в неодолимое, болезненное влечение.

Глупо все это. И, хуже того, – смертельно опасно.

Скажи не то слово не тому человеку, и запросто можешь оказаться в тюремной камере, дожидаясь окружного судьи. О таких случаях Риду рассказывал Эдвард Макги. Приходится ухо держать востро и действовать по возможности…

– Бог ты мой! – зло, во весь голос вскричал Снайдер и разразился замысловатой руганью.

Собачонка Хэллорана жалобно заскулила, и Рид ускорил шаг. Может, им наконец дичь подвернулась?

Однако за поворотом Рида ожидало такое зрелище, что желудок чудом не вывернуло наизнанку. Меж двух деревьев висели останки мертвого тела: запястья туго стянуты веревками, плечи развернуты в стороны орлиными крыльями, шея обмякла, голова безжизненно склонена книзу… и это практически все. Конец спинного хребта болтался в воздухе так, что позвонки казались бусинами на шнурке. Мяса на позвонках почти не осталось. Внизу, на земле, белели продолговатые кости ног пополам с осколками ребер, буйно истоптанная трава почернела от запекшейся крови.

– Это еще что за дьявольщина? – выдохнул Милт Эллиот, едва не споткнувшись о крохотного терьера Хэллорана, принюхивающегося к костям.

Рид никак не мог отвести взгляда от головы мертвого, превращенной мухами в кровавое месиво. Какие-то твари (птицы?) добрались и до глаз. Страшная, должно быть, смерть… хотя поди знай – может, умирать от голода и жажды еще того хуже. Однако молчать нельзя. Надо бы высказаться, пока Снайдер, Эллиот и Хэллоран не принесли новости в лагерь и там все черти с цепи не сорвались.

– Гастингс об этом рассказывал, – сказал он. – Это все краснокожие. Какой-то индейский обряд.

– Обряд? – прорычал Снайдер. – Что за обряды такие, мать их?..

Обнажив огромный охотничий нож, он принялся пилить одну из веревок, пока та не поддалась. Труп маятником качнулся влево, освобожденная рука мертвого чиркнула по земле.

Рид не сказал ничего. О страхах Гастингса они со Стэнтоном договорились никому не рассказывать. «Какая-то тварь идет по следу обоза»… да это только сильнее всех перепугает! Впрочем, ответа Снайдер явно не ожидал: подобно многим другим, индейцев он боялся и разобраться в каких-либо их поступках даже не пробовал.

– А не похоже ли все это на парнишку, что мы нашли в прерии еще перед фортом Ларами? – спросил Снайдер, пинком отшвырнув прочь терьера Люка Хэллорана, примерившегося погрызть одну из пястных костей. – А ну брось! Так не годится. Нельзя пса приучать к человечине, не то, глядишь, во вкус войдет!

– Куинси, к ноге!

Хэллоран позеленел с лица. Чахотка иссушила его до костей. Чудо, если протянет еще хоть месяц…

Снайдер нагнулся, чтоб отнять кость у его пса, но пес вдруг огрызнулся и тяпнул Снайдера за руку. На месте укуса немедля набухли алые капли крови.

– Вот же скотина безмозглая…

Невольно припав ртом к прокушенному запястью, Снайдер снова отвесил терьеру пинка, но промахнулся, а пес прыгнул к его ноге. Тогда Снайдер без лишних слов направил на пса ствол ружья и спустил курок. Ружейная пуля угодила псу прямо в брюхо. Пожалуй, ничего жутче воя подстреленной собачонки Рид в жизни еще не слыхал: пронзительный, исполненный муки и удивления, он казался почти человеческим.

Хэллоран был человеком робким – в терминах Снайдера, «овцой», да еще изрядно ослаб от болезни, однако гнев придал ему сил. Бросившись к Снайдеру, Хэллоран сгреб здоровяка за грудки, но тот без труда оттолкнул его прочь.