Алма Катсу - Голод [litres]

– Какого дьявола? Какого дьявола ты пса моего убил?

В поисках поддержки Хэллоран оглядел остальных, но Рид отвел глаза в сторону. Бросить Снайдеру вызов не рискнул бы никто, а уж он, Рид, – особенно. Уж он-то знал, на что Снайдер способен, знал, как сильны его руки, и в доказательство осведомленности мог предъявить синяки.

– Твоя шавка на меня бросилась, – заявил Снайдер, – так что я в своем праве. Во всякого пса, что на меня бросится, я всажу пулю без разговоров.

– Да он тебе кожу едва прокусил, – возразил Хэллоран. По подбородку его текла кровь: очередной приступ кашля не прошел даром. – Может, мне тебя теперь пристрелить?

Сбитый с ног хлесткой пощечиной, Люк Хэллоран плашмя рухнул на землю. Рид невольно втянул голову в плечи. Снайдер только захохотал.

– Кончай скулить, – сказал он. – Только беды себе наживешь.

Что там еще говорил Снайдер вечером накануне? «По-твоему, ты знаешь, как жизнь устроена. Так вот: ни хрена ты о жизни не знаешь. Бесят меня подобные типы. Ты, мать твою, так бестолков, что сам собственной бестолковости не понимаешь».

Хэллоран перевернулся со спины на живот, поднялся на четвереньки, все тело его затряслось от нового приступа жестокого кашля, изо рта потянулись к земле нити вязкой кровавой мокроты. Охваченный отвращением, Рид отвернулся. В эту минуту он был противен самому себе. Он должен был заступиться за Хэллорана, но страх не позволил.

Снайдер с Эллиотом двинулись к лагерю. Рид остался на месте, глядя, как Хэллоран, весь в грязи, ползет к своему псу.

– Идем, Люк. Оставь его.

Вокруг почти стемнело, и Риду отчаянно не хотелось отстать от остальных.

Но Хэллоран даже не поднял взгляда.

– Его надо похоронить. Не могу же я так его здесь и бросить. Поможешь? Хоть с этим-то ты мне поможешь?

Отвращение Рида сменилось злостью. Земля тверда, как камень, лопаты у них с собой нет. Уж не рассчитывает ли Хэллоран руками могилу псу выкопать? Вдобавок, пора бы подумать о завтрашнем дне, еще одном дне тяжких трудов, расчистки тропы… и как знать, сколько подобных дней им предстоит пережить?

– Оставь этого чертова пса, – сказал Рид, поправив ружье на плече. – Или сам оставайся здесь, в темноте, поглядеть, вправду ли за нами следует какая-то тварь.

К немалому его облегчению, Хэллоран поднялся на ноги. Злость уступила место неудержимому стыду, стыду такой силы, что тошнота подступила к горлу.

Возвращаясь в лагерь, Рид старательно делал вид, будто не слышит негромкого плача Хэллорана.

Все говорили, что это чудо. Чудо, милость Господня, верный знак того, что Бог не оставил их в трудный час.

Нет, спутников Тамсен ни в чем не винила – ведь милости, милосердия им не хватало в той же мере, как и всего остального. Вдобавок, чем еще объяснить случившееся с Хэллораном? Будь она вправду ведьмой, как все говорят, возможно, нашла бы ответ. Приметы, знамения, отпугивающие дьявола амулеты, умение прозревать будущее в движении облаков… все, чем она занималась, не давало ей никакой тайной силы – лишь привлекало внимание, причем все более нежеланного сорта.

Однако какая-то сила, коснувшись Хэллорана, исцелила его.

С того самого вечера, как подстрелили его песика, он целую неделю не мог поднять головы. Да, песика жаль, но Хэллоран позволил себе привязаться к собаке сверх всякой меры. Даже позволял псу кусать, грызть его ради забавы, будто родитель, не знающий, как приструнить ребенка. Кровью Хэллоран теперь харкал постоянно, хотя всеми силами старался это скрыть, задыхался по нескольку часов кряду.

Тамсен о нем заботилась и даже брала в их фургон, когда он был слишком слаб, чтобы держаться в седле. Откуда взялась эта жалость к нему, она не понимала сама: возможно, причина заключалась лишь в том, что он, подобно самой Тамсен, для всех чужой, одинок, всеми вокруг презираем. Тамсен кормила его с ложечки похлебкой из грибов, что удавалось собрать дочерям – другой пищи его желудок больше не принимал. Девочек она с ранних лет обучила отличать желтое кружево лисичек от смертоносных грибов-зонтиков, а прежде чем пробовать что-либо незнакомое, показывать находку ей. (Ядовитые грибы Тамсен, когда требовалось, собирала сама, и губительных зонтиков, тщательно вычищенных, высушенных, готовых к смешению с домашней настойкой опия, у нее имелась добрая пригоршня, но все припасы она держала под надежным замком, подальше от спутников.)

Отчего Хэллоран отправился на запад, Тамсен даже не догадывалась. Перед отправкой хворь ему пришлось скрыть, иначе его, одиночку, не имеющего ни волов, ни фургона, ни родственников, что могли бы о нем позаботиться, в обоз бы просто не взяли. С другой стороны, никто не думал, что путь окажется так тяжел. Одно из двух: либо их партии с самого начала исключительно не везет, либо все, кто ходил этим маршрутом до них, лгали – лгали в газетах и даже с книжных страниц, как тот же Лэнсфорд Гастингс (подлый, низкий субъект, и вдобавок, как выяснилось, помешанный – еще один повод для обиды на мужа, поверившего каждому написанному Гастингсом слову). Вот и Хэллорана заманили на запад только затем, чтоб он встретил смерть в диких дебрях…

Но как-то поутру дыхание Хэллорана выровнялось, пот на лбу высох. К концу первого дня выздоровления он уже мог гулять по лагерю без посторонней помощи, хотя не слишком-то долго, и больше не кашлял. А вечером следующего дня, после ужина, больше часа играл на скрипке. Прежде, в благополучные для него времена, игра Хэллорана нравилась каждому. Стоило ему взяться за смычок, вокруг собиралась толпа, и все хоть на время, хоть ненадолго, забывали раздоры и распри. Никто не лез в драку, никто не грызся друг с другом. Большинство поселенцев предпочитали мотивы задорные, бойкие, джиги и рилы, под которые порой могли от души поплясать, но Тамсен куда больше нравились печальные песни: на ее взгляд, окрестным землям гораздо лучше шла меланхолия.

Но в тот вечер он играл рилы с такой быстротой, что смычка не углядишь, и пытавшиеся угнаться за ним танцоры без сил попадали наземь.

– Если дело так и дальше пойдет, я смогу забрать вещи из вашего фургона и снова ехать дальше на муле, – сказал Хэллоран. – И семью вашу больше не стану обременять.

– Только не торопите события, – предупредила Тамсен.

Разумеется, его выздоровлению она была рада, а как же иначе? Рада… но и напугана происшедшим, сама не зная отчего. Казалось, Хэллоран не просто вернулся к жизни, но начал жить заново: стал разговорчивее, лучился небывалой радостью, с новообретенным оптимизмом смотрел в будущее.

– Вначале надо бы убедиться, что вы в порядке и полны сил, – объяснила она.

Сказать откровенно, Тамсен привыкла к постоянному присутствию Хэллорана в фургоне у заднего борта или у их костра, где он, обложенный одеялами, присматривал за стряпней. Когда она настояла на том, чтоб уделить ему место в фургоне, Джордж решил, что супруга повредилась умом, однако заботы о Хэллоране доставляли необычайно мало хлопот. На всякое проявление милосердия он откликался целым потоком шумных, затейливых благодарностей, играл с малышами, пока хватало бодрости, а, выбившись из сил, слушал рассказы Тамсен о молодости – о том, как ей довелось учительствовать в Каролине. Не самые радостные времена: в те дни она была бездетной юной вдовой на собственном попечении… однако та, прошлая жизнь, так отличалась от жизни с Джорджем, что Тамсен порой сомневалась: уж не приснилось ли ей это все?