Юрий Некрасов - Призраки осени [litres]

В темноте закричали ночные птицы, когда Линда открыла глаза и сразу увидела своего убийцу. Ей тут же пришло в голову свернуть ему шею, выбить глаз или размазать лицо о ближайшее надгробие, но больше всего почему-то хотелось целоваться.

– Тссссссссс, любовь моя, – нежно приблизил свой ужасающий рот к ее губам Линк. – Теперь можно все! Главное, не зацепиться крючками.

– Полагаю, нам больше нечего таить друг от друга, – Фан-Дер-Глотт возвышался над честным собранием, сложив руки на груди. Эмоции метались по комнате, как тараканы. Настоящие насекомые покинули зал вслед за хозяином. Гостиная превратилась в калеку. Расколотый пополам стол. Часть стульев лишилась ножек и сидений. Призраки расползлись по углам и зыркали оттуда, награждая друг друга рапирными выпадами взглядов.

– Мне нечего вам рассказать, – заторопился лорд Тангейзер, но столкнулся со священником взглядами и усох.

– Ты слизняк, Виски-Джек, – отмахнулась Чиз, и большинство качнуло чашу мнений в ее сторону. – Не знаю, ты стучишь твари или кто-то другой, но штука, которая когда-то болталась у тебя в штанах, досталась тебе по ошибке.

– Закрой пасть, шлюха! – неожиданно холодно и твердо парировал лорд. – В отличие от всех вас, я не стесняюсь признаться: я боюсь смерти! И особенно мне противна идея сдохнуть в пасти этой суки!

– У нас два выхода, – Круел Райт сделал вид, что сел, вытянул ноги и оперся спиной о стену. – Скормить ему остатки или… – революционер подвесил в воздухе паузу.

– Сдохнуть? – язвительно вставил Виски-Джек.

– Затаиться, – предложила Мириам Дутль, все еще трясущая в воздухе обрубком руки.

– Дать бой, – констатировал Гордон Бёрн и щелкнул воображаемым курком.

– Да, – подтвердил Райт. – Восстать.

– Пробовали, – вынес вердикт Фан-Дер-Глотт. – Или оно жрет нас и мелких животных, или лакомится ими.

– Кто четвертый? – неожиданно подали голос тени.

– Я знаю двоих, – развел руками святоша.

– Берт Райт и Кристина… как у нее фамилия?

– Считайте, что Холдсток, – неожиданно влезла в разговор Чиз и с вызовом уставилась на Гарольда. На мэра было жалко смотреть. Распоротое лицо пошло ярким Aurora Borealis.

– Не смей! – срывающимся, кашляющим шепотом заспешил лорд Холдсток. – Ты не имеешь права! Забери эти слова! Она лжет!

– Он обрюхатил меня, – слова лились из кухарки громким, облегчающим душу потоком. – Приходил под утро после своих гулянок и терся, пока не получалось мне вставить. Леди ничего не знала, но когда господин мэр решил вышвырнуть меня из дома, услышав, что я понесла, она вступилась за меня. Джимми играл вместе с твоими детьми, но всегда был кухаркиным сыном.

– Это не мог быть мой ребенок! – завыл Холдсток, вскочил и бросился на Чиз с кулаками. Дорогу ему синхронно заступили Райт и Бёрн. Переглянулись, хмыкнули.

– Так я всем и сказала – нагуляла от соседского конюха.

– Слышите? – облегченно отступил мэр. – Я здесь ни при чем!

Фан-Дер-Глотт пытался качнуться с пятки на носок. Перепалка его нисколько не задевала. Истина была очевидна.

– Кто еще двое?

– Не видел ни ту, ни другого, – пожал плечами Райт и спохватился – слишком большая точность сдавала с головой.

– Делись, – потребовал Бёрн. Круел смерил взглядом боевого товарища и выдал:

– Двое на двое. Парней и девушек. Кто-то может выиграть и основать новый род, недоступный нашей силе.

– С каких пор зло рассыпает шансы? – не поверила Мириам Дутль.

– Чьи они хотя бы? – перебил лорд Тангейзер. – Мои уже кормят червей.

– Райт и Холдсток, – загнул пальцы Фан-Дер-Глотт. – Чиз отпадает вместе с мэром.

– Бёрн, Тень, мисс Дутль и ты.

Из тени донесся стук по деревянной панели:

– Вот мой ребенок.

Гордон Бёрн ответил четко, как на экзамене, но без удовольствия:

– Исключено, моя единственная дочь умерла от туберкулеза на постоялом дворе Сент-Гронидо в возрасте шестнадцати лет.

– Вы уверены?

– До меня дошло ее предсмертное письмо, – Бёрн закипал, и это было видно.

– Она не оставила потомства?

– Нет, черт вас возьми! Она была беременна и сбежала от меня, опасаясь заслуженной кары, но вытравила плод и заболела. Убила жизнь, но заплатила за это своей.

– Он выжил, – Фан-Дер-Глотт положил руку охотнику на плечо. Бёрн вздрогнул и затравленно уставился снизу.

– У меня нет мыслей, кого породило мое семя, – признался священник. – Этот грех мне простится только на Небесах. Но четвертое дитя мое. Мириам Дутль не успела произвести потомства.

– Отчего же тварь ее тогда не пощадила?

– Или, напротив, почему так долго не жрет?

Все взгляды скрестились на однорукой Дутль.

– Вы считаете, что я – недостойное существо, потому что не стала матерью? – Мириам спросила воздух настолько горько, что некоторые призраки отвернулись. Женщина сидела на подоконнике, спиной к окну. Ее силуэт был подернут рассветной лазурью. Портрет лаком по небу.

– Хотите услышать историю неудачницы Дутль, не вовремя оказавшейся в одном месте с заговорщиками и убийцами? Не так ли, мэр Холдсток?!

Гарольд не отвечал. Неожиданное отцовство подрубило его и так не слишком стойкую душу.

– Пожалуй, стоит начать с главного, – ярость призрака пылала так жарко, что от нее можно было поджигать факелы. – Глупая мечтательница Мириам Дутль отошла в мир иной, не успев познать телесной любви и не…

За окнами зашуршали колеса. Подъехали две машины.

Фан-Дер-Глотт прижал указательный палец к губам – Тссс! Мисс Дутль благодарно умолкла. Гнев и слезы душили ее.

Хлопнули дверцы. Раздался голос агента по недвижимости:

– Дом в полном порядке. Не считая последствий нашего вторжения. Дождемся полицейского. Я имею право оформлять сделки только в его присутствии. Может быть, кофе?

Крючкозубые выглядели довольными.

Они ухмылялись, скалились напоказ, клацали своим кошмарным железом и косились на Лайта с каким-то особенным, понятным им одним смыслом. Так река знает, что под поверхностью воды затаился хищник и стаду не миновать угрозы, из года в год оно ходит одним и тем же бродом и теряет здесь больных, слабых и детенышей, но не ищет новой переправы. Цена меньше неудобства.

«Кто я, слабак, калека или безмозглый щенок?!» – Лайт закручивал решимость, как пружину в будильнике. У него не было плана, только безумная надежда. Он верил в дом. Все не напрасно.

Лайт не выспался.

Ночь бродила вокруг, и стоило ему задремать, как она подкрадывалась и заталкивала в полуоткрытый рот космы своей древней шали. Лайт задыхался, подскакивал, начинал метаться по дому в поисках лучшего угла, падал, пристраивался, успокаивался, затихал, начинал клевать носом и тут же в панике подрывался вновь.