Бриана Шилдс - Заклинатель костей [litres]

Я тихонько трясу его за плечо, и он просыпается.

– В чем дело? Что-то не так?

– Нам надо вернуться в Мидвуд.

Он садится.

– Стало быть, у тебя получилось? Что ты увидела? – Когда я рассказываю ему о своем видении, по его лицу пробегает тень. – Разве в своем письме твоя матушка не запретила тебе возвращаться домой?

– Он плывет в Мидвуд, чтобы убить ее. Мы должны ее остеречь.

Я начинаю собирать вещи – магические книги Эсме, кости, фляги с водой – и засовывать их в сумку.

Брэм касается моего запястья.

– Погоди. Что, если это ловушка?

– Конечно, это ловушка. Лэтам не просто так снял с себя щит – не мог же он забыть. Он хотел, чтобы я вернулась в Мидвуд, но в том-то и суть – теперь я знаю, что и он едет в Мидвуд.

Брови Брэма ползут вверх.

– Что-то я не пойму.

– Лэтам не единственный, кто может устраивать ловушки. Я знаю, что он пытается выманить меня обратно в Мидвуд, чтобы убить. Но, возможно, мы сумеем перехитрить его. Возможно, нам удастся сбить его с толку и не давать ему разобраться, что к чему, достаточно долго, чтобы успеть предупредить о нем мою мать.

– Саския, вряд ли…

– Если бы речь шла о твоей матери, что бы ты сделал?

Для него это тяжелый вопрос, ведь я знаю – он винит себя в том, что его родители погибли и он не смог их спасти, но мне нужно, чтобы он понимал, чего я хочу. Без него у меня ничего не получится.

– Ну так как?

Он вздыхает и запускает пальцы в волосы.

– Я бы вернулся. Но как нам удастся сбить его с толку, если он нас даже не видит?

– Это можно устроить, – говорю я. – Скажи, ты хороший актер?

Путь из костницы домой кажется мне какой-то фантасмагорией – как будто кто-то опрокинул мою жизнь, и теперь я уже не помню, как она была устроена прежде.

Что же сейчас скажет матушка, чтобы развеять охватывающее меня ощущение полного краха? Я уже несколько недель изучаю гадание на костях, и что же? Все свелось к тому, что я неправильно истолковала свое видение, решив, что оно относится к настоящему, в то время как на самом деле я увидела то, что случилось в прошлом. Мы не смогли уберечь кости Ракель – их уже украли.

– Твоя метка мастерства имеет три угла, – говорит матушка. Ее голос раскалывает молчание, как набат врывается в рассветную тишину. Пугающий и внезапный.

– А что, это важно?

Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, она задает мне свой собственный:

– А ты знала, что обряд сопряжения с магией существовал не всегда?

– Нет, не знала.

– Когда-то магия могла развиваться совершенно свободно, не зная никаких границ. И такой узкой специализации, как сейчас, не было и в помине. Но некоторые ученики имели способности ко многим видам магии и владели соответствующими навыками, в то время как другие могли заниматься только одним. И Верховный совет решил, что это создает неравенство возможностей и сил, и попытался выровнять их с помощью обряда сопряжения с магией. Теперь, если во время доведывания обнаруживается, что человек обладает магическим даром, ему предписывают ограничиться всего одной узкой областью магии. И, проходя через обряд сопряжения, он соглашается оставаться в этих рамках. Это похоже на подрезку сада, при которой с деревьев удаляют лишние ветки. Таким образом, его магические способности ограничиваются и он сосредоточивается на чем-то одном. И в конце концов его задатки в других областях магии сходят на нет. А тот магический дар, который пестуют и лелеют, напротив, становится сильнее.

– Но ведь у большинства людей вообще нет магических задатков, – говорю я. – Так что неравенство возможностей и сил существует и сейчас.

Матушка улыбается чуть заметной улыбкой, словно ее порадовал мой ответ.

– Да, ты права. В прежние времена считалось, что магия принадлежит всем. Конечно, не все владели ею, но все имели доступ к ней. Магию можно было уподобить женщине с красивым голосом – поет она, а ее пением наслаждаются все. Точно так же пекарь может печь вкусный хлеб, и все могут купить его и съесть. – Она вздыхает. – Теперь же кости покупают и продают. Магия стоит денег. И из-за этого страдаем мы все.

Я думаю о ссоре, которая произошла у нее с Одрой несколько недель назад. Ты когда-нибудь думала о тех детях, которые могли бы избежать участи оборышей, если бы ты не столь глупо распоряжалась своими деньгами? Я никогда не понимала, почему город считает нашу семью богатой, хотя это не так. Мы всегда жили в достатке, но, если не считать бесконечных гаданий, которые проводила для меня моя мать, мы никогда не позволяли себе мотовства. Теперь же я понимаю, что, возможно, мы все же имели достаточно денег, чтобы нас можно было назвать богачами, но мои родители никогда не тратили эти деньги попусту, не расточали их на предметы роскоши для себя самих.

По моему телу разливается тепло.

– Но как все это связано с моей меткой мастерства?

– Ты не проходила через обряд сопряжения с магией, – объясняет матушка, – а потому твоя магия не подверглась, так сказать, подрезке, то есть удалению некоторых ветвей. Вместо этого она растет, как растут растения в дикой природе, распространяя свои корни и протягивая ветки туда, куда хочется им самим.

– Выходит, я обладаю даром Ясновидения не Второго, а Первого Порядка?

– Думаю, у тебя может быть дар и к одному, и к другому, – отвечает она. – А также, возможно, и к Ясновидению Третьего Порядка.

От меня не ускользает парадоксальность такого положения дел – я обладаю куда большей магической силой, чем когда-либо предполагала сама, однако в глазах властей Кастелии я не обладаю ею вообще.

На следующее утро я просыпаюсь от громкого, настойчивого стука во входную дверь. Мало-помалу он вытягивает меня из туманной пелены сна. Я встаю, шлепаю босиком по коридору, но матушка опережает меня. Я слышу скрип дверных петель.

– Валерия, что стряслось? – слышится встревоженный голос матушки.

Я заглядываю за угол. На пороге стоит одна из тех членов городского совета, которые не обладают магическим даром. Ее губы сжаты, глаза полны горечи. Может быть, до нее дошла весть о краже костей Ракель? Бабушка, бывало, говаривала, что дурные вести движутся быстрее грозовых туч.

– Андерс, – говорит она, и в ее голосе звучит горе. Время замедляется, растягивается. Как же мне не хочется, чтобы Валерия продолжила свою речь. Хоть бы эта минута, отделяющая незнание от знания, длилась вечно. Но этого не происходит. – Он погиб.

Матушка хватается за край двери, и ее костяшки белеют.

– Когда? Как?

– Минувшей ночью он был убит, – отвечает Валерия. – У него было перерезано горло… – Она судорожно вздыхает. – Как и у Ракель.

У меня звенит в ушах. Андерс был Врачевателем – он облегчал страдания других. Если кто и заслуживал безболезненной смерти, то это он.