Михаил Теверовский - Начало и конец

Применив для выбора таксиста свои вполне неплохо развитые навыки психологического анализа, Джереми теперь ехал на заднем сидении трясущейся на каждой колдобине старенькой тойоты, по диагонали от молчаливого водителя, не проронившего ни слова с тех пор, как он провернул ключ зажигания. Это полностью устраивало Джереми, точь-в-точь, как и в поезде утупившего взгляд в окошко машины. В потёмках обступившие дорогу чахлые деревья выглядели ещё более неприглядно для всё более охватываемого унынием Джереми. Буквально через два-три деревья были без листьев, будто опустив к земле свои мёртвые руки-ветки, а с их стволов опадала огромными кусками кора. Джереми любил больше города – гулять по улочкам, заворачивать, только лишь захочется, в уютные кафе, чувствовать, что вокруг тебя множество людей, которым до тебя нет никакого дела. И всё же вид деревьев, умирающих от охватывающей их червоточины, удручал его. А ещё сильнее его удручало осознание того, что никто ничего и не пытается с этим поделать. И без того являющийся той ещё помойной ямой Бритчендбарн, имевший в списке достопримечательностей лишь болота и как раз леса, катился лишь дальше в пропасть, теряя с каждым годом второе и обрастая взамен непроходимыми и неприглядными топями.

Джереми казалось, что он прикрыл глаза лишь на мгновение, но, когда он почувствовал, что его довольно грубо дёргают за плечо, резко встрепенулся и вскочил бы, если бы не врезавшееся в колени ног переднее пассажирское сидение.

– Приехали, – коротко сказал ему таксист, возвращаясь на своё водительское место.

Передав водителю оговоренную сумму и, к своему удивлению, не получив требования наценки, накинув свой небольшой рюкзачок на левое плечо, Джереми выкарабкался из машины, чуть не вывалившись из-за внезапно возникшей судороги в левой ноге прямо на мокрую, после очередного дождя, полную грязи вперемешку с глиной, обочину.

Когда машина такси исчезла за поворотом, Джереми остался стоять в полном одиночестве на тёмной, едва освещаемой несколькими фонарями улице, опершись на костыли, напротив небольшого двухэтажного кирпичного домика, покрашенного в светло-серый цвет. Мансардная крыша выполнена из красной керамической черепицы, и вместе с витиеватым чёрным кованым забором является одним из немногих излишеств, которые позволял себе отец Джереми – обычно он старался не подчёркивать свой статус и не выпячивать не всеобщее обозрение своё состояние. Джереми подошёл вплотную к калитке и, закрыв глаза и сделав три глубоких вдоха и выдоха, наконец, нажал на кнопку звонка.

– Что же ты не предупредил! Мы бы съездили за тобой на станцию. А то ты с костылями же ещё, с этими… по дороге бы чего-нибудь вкусного купили, а то дома мало еды – нам-то зачем, просто лишнее, двоим старикам… – щебетала Шая Уилборн, суетясь вокруг сына, пока они пересекали вымощенную гравием дорожку к крыльцу.

Участок, под стать дому, был не очень большим – всего лишь в районе восьми соток. По стене, поднимаясь с опор крыльца до самой мансарды, вился плющ. Сбоку, и как был уверен Джереми, и за домом простиралась совсем коротко и аккуратно подстриженная лужайка. Из обычных атрибутов огорода не было ни грядок, ни теплиц – лишь высаженные вдоль забора яблони, на ветках которых виднелись в свете садовых фонариков, вкопанных в землю, недозрелые яблоки. Джереми с удивлением для себя осознавал, что за столько лет здесь не поменялось почти что ничего. Будто дом вместе с участком просто-напросто перенесли из прошлого, чтобы года не внесли каких-либо изменений во внешний облик этого кусочка из детства Джереми. Теперь лишь ноющая боль в ранах, а также постаревшее лицо матери, на котором виднелись морщины, напоминали Джереми, что ему уже тридцать четыре, а не десять или шестнадцать лет. Одним словом, он чувствовал, будто окунулся в прошлое. И это зудящее чувство ему абсолютно не нравилось.

– Это же мой сын! – откуда-то из глубины дома уверенной и быстрой походкой по длинному коридору навстречу жене с сыном шёл отец Джереми. Одет он был так же, как и его жена, в ночную пижаму, на ногах глубокие мягкие тапочки синего цвета в виде каких-то животных, наподобие кошек или мышей. – А так ведь и не сказал бы, вот честно. Взрослый мужчина стоит в коридоре моего дома, совсем не тот подросток, которому я помогал грузить вещи в машину уже как сколько? Шестнадцать лет прошло ведь, да? Ну, время летит, а!

Они обнялись, хоть Джереми и не любил проявления чувств и эмоций такого типа. Да и сам он не слишком чувствовал радость, скорее, какой-то стыд за то, что он, будто побитый и израненный пёс, приковылял к своим родителям под защиту, после того, как вдобавок ещё и опозорил их фамилию на всю страну, если не мир. Ему было бы намного легче, если бы мать и отец встретили его холодными многозначительными взглядами, а затем делали бы вид, что в их доме нет никакого вернувшегося домой сына, да и вообще всячески показывали бы, что у них нет сына, и никогда не было. Но ведь они были по-настоящему рады ему… В это время мать Джереми закрылась за дверью одной из комнат, сославшись на то, что ей нужно приодеться, ведь открыть калитку сыну она выбежала в ночной пижаме, не тратя ни секунды не переодевания.

– Ты как, голодный с дороги? Или спать больше хочешь? – заботливо спросил отец, похлопав Джереми по плечу.

– Скоро полночь, вы, наверное, уже ложились спать…

– Ну-у, мы с твоей матерью ещё люди молодые, – он подмигнул ему и довольно улыбнулся. – А после да, собирались. Но это было до того, как мы узнали, что у самой калитки стоит собственной персоной наш сын. Ты бы предупредил, мы бы за тобой съездили.

– Не хотел волновать вас лишний раз, – ответил Джереми, отводя глаза в сторону.

– Ну, парень! Сам понимаешь, в последнее время по поводу тебя можно было из-за чего поволноваться и уж точно посильнее, чем просто от звонка, что «я еду к вам». В любом случае выбора у нас нет – пока Шая не накормит тебя, спать мы уже не ляжем. Потому, пойдём на кухню что ли. Быстрее начнём – быстрее закончим, правильно говорю?

Он вновь подмигнул сыну и направился в сторону кухни, щёлкая по пути выключателями ламп. Те вмиг зажглись, освещая помещение кухни, также хорошо знакомое Джереми. Овальной формы стол, выполненный из дуба, и столь громоздкий, что за ним могли бы поместиться как минимум шесть человек, хотя всегда завтракали, обедали и ужинали максимум трое. Те же три стула, кухонный гарнитур, также из дуба, та же электрическая плита. Джереми не узнавал лишь холодильник с серым отливом и небольшой сенсорной панелью.

Облокотив костыли о край стола, Джереми плюхнулся на один из стульев, сцепив руки на коленях. В тот же момент на кухню, будто фурия, залетела мать и принялась суетиться, ловко оперируя тарелками, кастрюлями и всем тем, что подворачивалось под руку. Отец попросил Джереми рассказать им хоть что-нибудь, ведь помимо короткого звонка ровно три недели назад, во время которого Джереми сказал лишь, что он жив и почти в порядке, вести они получали от сына довольно-таки редко. Ведь до всех этих событий Джереми звонил аж с год назад для того, чтобы сообщить, что нескоро у него вновь появится возможность позвонить ещё раз. Подробностей, разумеется, он не сообщил, так как не имел права делать этого. Теперь же, когда вся страна знала о профессии Джереми, его родители хотели услышать всё от него самого, а не через призму «читающих лишь с листочка продажных ртов», как называл телевизионщиков отец.