Александр Матюхин - 25 трупов Страшной общаги [сборник litres]

Впереди показалась бледная вывеска метро. В такой час оно, разумеется, не работало.

– Думаю, ошибки в расчетах нет, – пробормотал Павлик. – Хоть раз угадать бы, где это случится! Найти это место до того, как там окажется полиция! – Он спустился в подземный переход, чтобы перейти на другую сторону проспекта.

Тоннель подземного перехода был мрачным и недружелюбным. Поежившись, Павлик на всякий случай поправил на лбу очки и зажег фонарик.

Осторожно двигаясь в темноте, он то и дело водил по стенам тусклым лучом, но не находил ничего интересного, кроме каменных вкраплений или неприличных надписей. Тишину нарушал лишь шум его дыхания да шорох шагов.

Вдруг в свете фонаря Павлик заметил на стене широкие черные полосы. Внутри у него неприятно похолодело. Павлик замер. Только одна биологическая жидкость поглощала весь спектр ультрафиолета, приобретая абсолютно черный цвет. И он знал какая.

Облизнув сухие губы, Павлик еле слышно прошептал:

– Кровь!

Как завороженный, он вел по стене фонариком. Жуткие полосы расширялись. Они тянулись на несколько метров, постепенно снижаясь, пока не перешли на бетонный пол тоннеля.

Двигаясь бесшумно, стараясь не дышать, Павлик продолжал идти почти в полной темноте, пока полосы в лучах фонарика не превратились в широкую черную лужу, такую бескрайнюю, что Павлик замочил в ней свои белые кеды.

Его нога коснулась чего-то. Павлика обдало морозом. С большим усилием он поборол желание убежать. Руки задрожали. Он опустил на глаза очки.

В луже крови раскинулось тело. Подавив шумный вздох, Павлик медленно склонился к нему. Он не испугается. Не уйдет. Он так долго искал и, возможно, нашел.

Это был мужчина. Его правая рука неестественно загнулась, ноги были сведены. Очевидно, его волокли за руку. Поднимаясь взглядом по телу, Павлик едва не вскрикнул: на месте рта у убитого зияла громадная дыра. Лицо было изуродовано, нос отсутствовал.

«Как тогда», – задрожав всем телом, Павлик посветил фонариком вокруг себя и дальше по коридору.

Никого. Кровавый след от жертвы тянулся в сторону метро.

« Оно выволокло его оттуда, – пронеслась догадка в голове у Павлика. – Или же, – Павлик осторожно пошел по следу, – или же оно только что уползло туда, – он замер. – Здоровенное. Не меньше взрослого человека…»

Резкий лай собаки задрожал по переходу и вырвал Павлика из его мыслей. Наверху послышались шаги. Еще и еще.

Прислушавшись, Павлик понял, что кто-то спешит в переход с поверхности, спускаясь там, где еще совсем недавно спускался Павлик. Выключив фонарик, он бросил его в глубокий карман штанов и, перепрыгнув труп в темноте, почти беззвучно помчался по переходу в сторону другого выхода.

Когда задыхающийся от бега Павлик ворвался домой, его сердце ухало так, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Стараясь не шуметь, он второпях ударился головой о полку в темном тесном коридоре. Все было бессмысленно: дед Игнат уже ждал в дверях его комнаты с портупеей в руках.

– Все никак не угомонишься? – сипло выдохнул дед и пошел на Павлика, огромный, как скала.

Запах алкоголя едва читался – как назло, сегодня дед Игнат был еще почти трезв.

– Мало тебе тогда досталось?! – Дед сердито глянул на окровавленные кеды Павлика. – Даже думать не хочу, где ты был!

Его курчавые волосы были спутаны, короткие усы топорщились. Громадный широкий рот кривился в гримасе.

Павлик сжался.

– Пойми, малец, жизнь – она ни хрена не справедливая, – дед потряс портупеей. – Тебе и так не раздали с ложки ни счастья, ни здоровья, а ты еще дурью маешься! Смотри, загребут, допрыгаешься!

Пристыженный, Павлик опустил глаза: дед Игнат был прав.

– Ты ведь уже совершеннолетний, значит, можешь за все отвечать, – возмущенно гудел дед и вдруг отбросил портупею в угол.

Впрочем, Павлик и так знал, что бить его дед не будет.

Бесцеремонно выхватив у Павлика рюкзак, дед Игнат запустил в него здоровенную клешню:

– Я ведь понимаю, что ты у нас «особенный», – он достал из рюкзака очки ночного видения и ультрафиолетовый фонарик. – Это я заберу! Кончай уже с этим дерьмом! – гаркнул дед.

Павлик прошептал:

– П-прости!

– П-прости! – передразнил дед Игнат и устало вывалился в коридор, прихватив сокровища Павлика.

«Только не это!» – Павлик услышал, как хлопнула тяжелая крышка мусоропровода.

– Чтобы на следующей неделе прошел обследование и работу нашел! – Показавшись на пороге, дед несвеже дыхнул на Павлика. – И прекрати шляться по ночам!

Кинув рюкзак Павлику, дед ушел в свою комнату. Хлопнула дверь. Звякнул бокал. Заиграла тихая музыка. Моцарт или еще кто-то.

Павлик раздраженно закрыл уши руками. Он совсем не любил музыку.

– Дворник и пьяница, а ни дня прожить не может без Моцарта! – усмехнулся Павлик. – От этой дурацкой музыки мне физически плохо…

Он с любовью оглядел пыльную спецовку деда, висевшую на стене. Вспомнил, как утыкался в нее, когда одноклассники смеялись над его уродливым шрамом на груди, над тем, что у него плохо работала одна рука, что Павлик заикался и часто «зависал» на уроках. Дед Игнат беспощадно гонял его обидчиков. А уж сколько денег и усилий потратил на операции на сердце Павлика! Не было человека лучше деда Игната, разве что…

Лиза…

Усевшись на продавленную кушетку в своей комнате, Павлик обхватил голову руками. Воспоминания о Лизе вновь возвращались к нему жуткими картинками. Лиза была единственным другом Павлика. Тоже детдомовская, тоже странная.

В тот страшный вечер Павлику так хотелось побыть с ней подольше. Они сидели в пустом темном заброшенном дворе на качелях и, хохоча, рассказывали друг другу страшилки. Никто из них на самом деле не боялся, но они подыгрывали друг другу. И как бояться, если самое страшное с ними уже случилось: они оказались не нужны собственным родителям.

До рассвета оставалась всего пара часов, когда Павлик пошел провожать Лизу домой. По пути ему приспичило в туалет. Пообещав вскоре вернуться, он побежал в закуток за гаражи.

Храбро шагая по пустой улице, Лиза то и дело хихикала и звала:

– Пашка-дурашка! Выходи уже!

Павлик хорошо помнил момент, когда она вдруг замолчала. Он тогда еще решил, что Лиза дурачится и хочет его напугать.

Отчаянный вопль заставил Павлика броситься в темноту, наспех застегивая ширинку. Но было поздно.

Доброе, красивое лицо Лизы превратилось в кровавое месиво. Ее правая рука была странно согнута. Лиза не дышала.

Павлик просидел над ее телом до самого рассвета. В ту ночь он хорошо разглядел и запомнил все, что с ней случилось. Неизвестно, чем бы закончилось, но полиция все же послушала деда: ну не мог щуплый пацан с больным сердцем и одной нормально работающей рукой сделать с девочкой такое. Сил не хватило бы.